Инга Кузнецова - Изнанка [litres]

Город, Город, спаси его! Я тебя прошу. Бездна рядом.

– Доктор! В инфекционную?

– Быстрее. Носилки!

– Процесс, кажется, зашёл далеко.

– Х-х-х…

– Тихо. Все тихо. Да, тяжёлая двусторонняя пневмония.

– Думаете, начался некроз?

– Боюсь, что так. Родственники?

– Простите, доктор. Мы не дозвонились.

– А вы кто?

– Я домработница.

– Сумка собрана? Вы с нами?

– Да.

– Дырбулщил внутривенно. И поехали.

– А ведь… Не рекомендовано. Возраст! У него сердечная недостаточность.

– А что тут не опасно, твою мать? Быстрей.

– Есть.

– Теперь грузим.

– Помогите.

– Понесли.

Мир Хозяина изгибается, жидкая субстанция трубопроводов поворачивает вспять, а мы, и мы – наше жалкое и бесполезное сейчас множество преданных ему полусуществ – в какой-то дикой хрипоте вылетаем из старческого горла в ужас наружного мира, чтобы рассеяться и расселиться по иным Хозяевам, тем, кто сейчас заботится об Отце. Они заботятся – а мы не смогли.

И вдруг, прежде чем упасть на грубый покров чужого мира, пахнущий незнакомыми радостями и страданиями, я понимаю, что, может быть, это мы повинны в необыкновенной слабости нашего утраченного Хозяина, в том, что он так сильно приблизился к бездне.

Как мы посмели так быстро захватить пространство его тела, оттеснив других, менее упрямых полусуществ? Нас, подобных друг другу и не считавшихся друг с другом и с ним самим, оказалось в нём слишком много. Слишком жадно мы его поглощали, слишком быстро делились на «я», «я», «я». Слишком сильно хотели полусуществовать. Слишком многого хотели от своего Хозяина.

В его мире нас ничто и никто не останавливал. И в конце концов мы стали несносны, непереносимы. Мы любили его, не умея любить, глупо наслаждаясь своей полужизнью, которая целиком и полностью зависела от него, от его доброты, от податливости его мира. Мы потеряли всякую меру и в любви, и в познании. Во всей этой нашей уродливой питательной полужизни.

Я до сих пор не знаю, что так споро двигало моими подобиями, когда они открывали отсеки Хозяина. Я спешил, потому что хотел узнать его; но сейчас даже в этом я не уверен.

Мы сожрали Отца, и он из последних сил исторгнул нас из своего мира.

– Скажите, доктор, он выживет?

– Вопрос не ко мне. Я не всесилен.

– Прошу вас, помогите!

– Делаем всё возможное.

– Я только хотела…

– Не выпускайте его руку!

– Коллега! Боюсь, мы его не довезём.

– Прекратите.

– Поддержите ему голову! Он что-то хочет сказать.

– Пусть побережёт силы. Лучше ему молчать.

– Гр-р-рт… ху-ху-ху-ху-уху…

– Спокойно, спокойно. Лежите, господин Шварцман. Я с вами. Я тут.

– Х-х-х-хлмт…

– Да, господин Шварцман! Мы едем в больни…

– Кислород!

– Держите его руку!

– Доктор, она холодная!

– Адреналин!

– Пульс… я его не чувствую.

– Адреналин!

– Пульса нет.

– Продолжайте, твою мать!

– Поздно.

– Как же так, доктор?

– Это всё.

– Как же так?!

– Мне очень жаль. Мы сделали всё, что могли.

Я обездолен. Я не знаю, как мне дальше быть. Я усомнился в своей полусущности. Она мне омерзительна. Кто я? Безмолвный поглотитель чужих миров? Своего собственного тела-мира у меня нет. Только ломающиеся отростки, непрерывно внедряющиеся в чужую плоть. Меня почти нет, я просто источник бедственных взаимодействий.

Да, я – боль, я – мерзость чужого мира. Стремясь к познанию, я только и могу, что поглощать других. Я подтачиваю их изнутри. Я лишаю их сил. Из-за таких, как я, существа теряют связь с собой и со всеми, кто им дорог.

Отец, этот пожилой Гиг, который не мог причинить никому никакого вреда и лишь молча сожалел о сдвинутой назад реальности, канул в бездну из-за меня. А может быть, все, в ком я раньше бывал, тоже канули? Страшная догадка обессиливает меня и обессмысливает все сдвинутые вперёд путешествия. Зачем мне быть в Хозяевах, если из-за меня прекращается их жизнь? Зачем? Но без них я вообще не могу быть.

Значит, я не нужен. Гигам я не нужен, Городу я не нужен, не нужен Невероятному миру по имени «планета Земля».

Самоуничтожиться? Самоуничтожиться?

Почему я не существо? Почему я не существую, как они? Перемещаясь просто так, а не в процессе поглощения живого? Почему я не могу перемещаться, ничего не нарушая, а просто управляя собой, по собственной воле?

Кто заставляет меня выжирать Хозяев? Я не вижу смысла в такой полужизни. Не потому ли мне так неприятны мои подобия, что я не могу признать необходимости и своего полусуществования и не люблю ничего своего?

От меня им только худо – моим Хозяевам. Даже если все они не умерли, они меня изгнали, исторгли. Они не хотели, чтобы я оставался с ними. Всё верно – они ведь и не звали меня к себе. Они меня не знали и знать не хотели. Я попадал к ним случайно. Всё слишком случайно.

Я полубыл в них. Мог бы и вовсе не быть. Никто бы не заметил.

Самоуничтожиться. Самоуничтожиться? Как?

Не знаю.

Но больше так не могу.

Отца уносят от нас, а я пытаюсь уцепиться за что-то, в чём ни жизни, ни полужизни нет. Это неопределённое нечто как раз для меня. Оно пахнет духотой и мороком.

Рядом несколько мелких подобий. Недоростки. Распластались, чтобы не соскользнуть с мёртвой рыхлой поверхности. Возможно, все мы здесь обречены. Но я чувствую тепло под ней. Там кто-то живой. Во мне просыпается логика цепкого полусуществования. Сначала – выжить. Зачем – потом разберёмся.

Под плёнкой морока Гиг. Он что-то говорит, и его голос я уже слышал. Он перемещался в движущемся отсеке вместе с телом Отца. Я хочу разобрать смысл его речи, но его поглощает неприятный шорох откуда-то снизу. Шурх-шорх-чпок, шурх-шорх-чпок. Мы запутываемся в мёртвой полупрозрачности и летим в темноту. Тепло исчезло. Нас выбросили.

– Их всё везут и везут.

– А ты чего хотел? Слушай, всё ж не в библиотеке работаем. Это больничка, бро.

– Да я не о том. Нам-то всё равно, где мусор собирать. Но мне показалось, что машин с красным крестом в последние дни в городе стало больше. Ты не заметил?

– Есть такое. Но я не удивлён.

– Нет, но ведь правда? Что бы это значило? Может, массовое отравление?

– А ты что, новости совсем не смотришь?

– Ну, как сказать. У нас на факультете такой загруз…

– Прямо совсем-совсем не в курсе, что происходит в мире?

– Наверное, в последнее время как-то… А что такое?

– И газеты ты не читаешь, бро?

– Да что случилось? Какие газеты?

– А что вы там обсуждаете вообще в вашем универе? О чём вы говорите?

– Мы… вообще-то, мы мало разговариваем, но если собираемся, то пытаемся просто решить что-то интересное. Из высшей математики то есть.