Владимир Москвин - Раз пенёк, два пенёк

Приступ икоты снова обуял Прохора.

— Надо подумать. Давайте, завтра? — предложил осторожно Васька.

Шурка нахмурился и ткнул его локтем.

Прохор, подавив, наконец, чёртову напасть, деланно возмутился:

— Какой, завтра? Мне догнаться надо. Пошли сейчас. Вон, кудрявый уже согласен.

— Да, да, пойдём, — согласился торопливо Шурка, — Васька, где мы ещё так дёшево купим картошки? До получки проживём.

Васька только пожал плечами. Все вместе они направились к местному сельмагу.

Там взяли пару больших бутылок дерьмового пойла, называемого «Агдам», и две буханки хлеба. Продавщица, подавая товар, предупредила ребят:

— Вы смотрите, с кем вяжетесь, дурачки.

— А тебе что за дело? Суёшься везде. Я пацанов, может быть, от голода спасаю! Базаришь тут, — встал в позу Прохор.

Он цепко схватил бутылки и добавил напоследок:

— Стой за прилавком, да не трещи лишнего, Сергеевна. Целее будешь.

— Это ты что ли мне угрожаешь, дрыщ заморенный? Соплёй перешибу, гнида! — угрожающе уперев руки в боки, завелась дородная продавщица.

Прохор ничего не ответил скандальной тётке. Он спешно покинул магазин. Следом за ним вышли и ребята.

— Ну, куда пить пойдём? — потирая руки, спросил кудрявый.

Ваське вся эта затея с натуральным обменом совсем не нравилась, но он молчал.

— Пошли ко мне, — гостеприимно предложил Прохор.

— Веди, Сусанин! — жизнерадостно воскликнул Шурка.

Васька сокрушённо покачал головой. Увлекаемые новым товарищем, ребята отправились за картошкой.

Прохор слыл местным пьяницей и забулдыгой, достигшим благополучно солидного уже возраста. Он недавно разменял пятьдесят два, всю жизнь свою заботливо опекаемый наседкой-матерью.

Истовая родительская любовь сослужила мужику плохую службу. Взращённый в материнской неге и ласке, работать Прохор не научился. Но, зато, с самой ранней юности пристрастился к выпивке. Увлечение переросло в привычку, привычка — в болезнь. И тащила великовозрастного тунеядца на горбу своём старуха-мать.

Прохор же искренне считал, что плох тот родитель, который не сможет прокормить ребёнка до пенсии. Конечно же, до его, ребёнка, пенсии.

В редкие дни трезвости мужик становился угрюм и нелюдим, проводя всё свободное время за чтением. Книг имелось в их доме великое множество, включая старинные редкие экземпляры. Матушка Прохора во времена своей комсомольской молодости являлась председателем деревенского ликбеза и собрала приличную библиотеку, в большей степени состоящую из экспроприированных у местных богатеев книг.

Прохор был неглуп от природы, но беспробудное пьянство совершенно расклеило его мозги. Он даже отсидел один год в колонии за тунеядство. И два в лечебно-трудовом профилактории — за пристрастие к алкоголю. Что толку, горбатого могила исправит! Прохор продолжал вести асоциальный образ жизни.

Оказалось, что продавец картошки живёт неподалёку от мальчишек, на соседней улице.

Большой бревенчатый дом с солидным участком земли, огороженный покосившимся забором, был старый и почерневший. Банька, чуть накренившись к земле, скрывалась вдалеке за буйно разросшимися кустами сирени.

Компания расположилась в беседке, находящейся посреди маленького, с десяток деревьев, яблоневого сада. Прохор притащил из дома гранёный стакан, а на закуску — миску щей в алюминиевой тарелке.

Он открыл зубами пробку, играючи и ловко, бухнул до краёв красного зелья:

— Я первый выпью.

Жадно проглотив спиртное, дядька утёр губы рукавом. Ребята недоумённо переглянулись. Прохор снова налил, но уже вполовину меньше.

— Разговейтесь, молодёжь.

Шурку уговаривать не пришлось. «Приняв на грудь», кудрявый принялся бодро хлебать щи. Прохор снова плеснул полстакана.

Но Васька пить отказался:

— Нет, я не буду.

— Это правильно. Вона, дружок твой — что акула. Брюхо-то наел, а, Кудря?

Прохор, заулыбавшись, долил в стакан вина. И опять заглотил полновесную, до рубчика, порцию. Потом выхватил у Шурки ложку и стал закусывать, с аппетитом чавкая.

— До чего же ты, Прохор ехидный! Правильно люди говорят — мал клоп, да вонюч, — кудрявому новый знакомец вконец разонравился.

— Ты, это, помолчал бы, сопляк. Не то ведь…

— А что ты мне сделаешь? Думаешь, боюсь?

Ну, нет — пора уже поставить на место этого балабола! Оборзел совсем. Шурка прищурил глаза и сжал кулаки.

— Не будем ссориться, друзья, — примирительно сказал Васька.

Интеллигентному юноше совсем не хотелось слушать бессмысленную перепалку, а уж тем паче — разнимать дерущихся.

— Правильные слова! Учись вежливости, Кудря, — Прохор как-то резко сбавил обороты, — я, ребята, с вами по-честному, потому как дядька Прохор любит правду. Договорились на мешок — мешок и будет, как в аптеке!

Его заметно «торкнуло» с двух полных стаканов. Глаза хозяина блуждали в орбитах, совершенно независимо один от другого.

Шурка махнул рукой и, отвернувшись, закурил сигарету. Чего впустую препираться со скандальным болтуном! Скорей бы уж, допить вино, забрать свою картошку и — до свиданья, дядя!

— А ещё у меня книжки есть всякие, разные… иик!.. Да что ты, зараза! Если почитать надо, то — милости прошу. Ты, Василий, гляжу, поумнее будешь, чем… этот! Вот, выпей немного, да пойдём, сходим в… хату, книжки посмотрим.

Хозяин снова протянул Ваське стакан. Тот принял подношение, отпил чуть-чуть и поставил на стол.

Сказал, улыбнувшись:

— Книги — это хорошо. Я люблю читать. Шурка, подождёшь нас?

— А то! С вином, так чего не ждать-то? — сплюнул сквозь зубы его товарищ.

Прохор скривился, поняв, что допустил оплошность. Но, делать нечего, они направились в избу, оставив Шурку скучать в одиночестве.

Тот, недолго думая, выпил целый стаканище — назло Прохору! Потом стал осматриваться по сторонам. Грязный огород не вызвал у парня никакого интереса. А вот баня — настоящая, деревенская! Ни разу не видел! Шурка, по досочкам, перескакивая через лужи, направился в сторону древней постройки, напоминавшей избушку сказочной Бабы-Яги.

Крошечное окошко баньки выглядывало на высокий огород — надо полагать, ограждающий границы Прохорова участка — покосившийся и подпёртый палками. За забором топорщились густые заросли ивняка, просовывая ветки сквозь щели. Юноша отметил про себя, что к ограде можно подойти вплотную и, под прикрытием кустов, остаться совершенно незамеченным — ни с одной, ни с другой стороны. Эх, если бы здесь мылись девки! Шурка с сожалением почесал кудри и, отворив скрипучую дверь, прошёл в сумрак мыльни.

Печка-каменка без трубы, две деревянные скамеечки вдоль чёрных от копоти стен. Как много веков назад! Пахло дымом и берёзовыми вениками. В замыленное окно скребли ветки, словно лапы невиданных зверей.