Владимир Москвин - Раз пенёк, два пенёк

— Клавушка, бери! — Петя один не пил.

Клавка взяла стакан и порывисто вздохнула:

— Хорошо-то как, братцы! Солнышко светит, сирень пахнет сладко. А небо за окном — вы-со-чен-но-е! Будем здоровы!

Звякнули привычно стаканами. Шурка, понимая, что сегодня ему не светит, налил себе чаю.

— Я вас слушаю, — напомнил о себе врач, едва собутыльники отдышались после выпитого.

Клавка начала рассказывать свою невесёлую эпопею — почти ничего не утаивая. Речь её, эмоциональная, иногда прерывающаяся истерическим плачем (слишком свежи были воспоминания о перенесённом ужасе), до глубины души взволновала добросердечного Иван Иваныча.

Борода рассказывала, как билась она в своём узилище и скребла отчаянно доски, сдирая в кровь кожу на ладонях и кулаках, ломая один за другим ногти. Как набивалась ей — в глаза, в рот, в уши — земля, просыпавшаяся сквозь щели небрежно сколоченной «домовинки».

Тётка прочувствовала, пропустила сквозь себя, словно напряжение в триста восемьдесят вольт, ужас погребения заживо! Даже слушать подобное было невыносимо.

После того, как Клавка замолкла, долго ещё никто ничего не говорил. Наконец, Иван Иваныч трубно высморкался в платок, нарушив тем самым тишину.

— Знаете, у меня просто нет слов! Ужас какой-то! Радует только, что вся эта история хорошо закончилась.

Клавка ничего не ответила. Петя разлил спирт — для себя и гостьи. Шурка потихоньку закидывал в себя второй стакан чая.

— Вот только одного я не пойму. Зачем вам, молодые люди, понадобилось раскапывать могилу? — обратился к практиканту доктор.

У Шурки на это был готов ответ:

— Никто ничего раскапывать не собирался. Просто, мы пошли провожать девушек. Пёсик (кстати, Ваш, Иван Иваныч) увязался за ними. И вот, возле пеньков, Тузик словно сошёл с ума. Начал тявкать, рыть землю, выть и скулить. Да так убедительно, что мы ему поверили! Сходили за лопатами и стали копать в этом месте. Результат — вот он, вернее, она!

Объяснение Шурки не вызвало у доктора ни малейшего сомнения. Иван Иваныч снова сморкнулся в свой платок. Клавка, тем временем, курила сигарету, Петя задумчиво крутил в руках пустой стакан.

Наконец, Синий вспомнил про своего незадачливого соседа:

— Теперь ты понял, Иван Иваныч, что Панкратыч вполне в здравом уме? Надо освобождать мужика, ни за что сидит. Посодействуй уж, будь ласков.

— Это обязательно, и незамедлительно! Правда… а, ладно, — врач махнул рукой.

— Чего, чего? — насторожилась Клавка.

— В общем, Панкратыч утверждал, что видел не только Вас, Клавдия. Я имею в виду мертвецов, — напустил туману Иван Иваныч.

— Кхе! — прочистил горло Петя, — с кем же он там ещё встречался?!

— Вполне серьёзно уверял участкового, будто наткнулся на Кабана. Якобы, тот разгуливал ночью по посёлку! — пояснил доктор.

Воцарилась тишина. Клавка задумчиво почесала нос, а Шурка потрогал загипсованную руку.

Но Петя только махнул рукой:

— Мало ли что Панкратыч наболтал с перепугу! Так, помянул Кабана, а участковый неправильно понял. Нельзя же сразу в сумасшедшие записывать человека! В общем, пошли освобождать соседа, Иван Иваныч.

Все вместе, они отправились прямо домой к Ефимову.

Участковый укладывал поленницу во дворе. Настроение его было отличным, старший лейтенант мурлыкал вполголоса армейскую песню.

— А у разведчика судьба порой коротка, как рукопашный бой…

Ефимов собрал охапку дров из наколотой кучи и уже собрался было тащить их к поленнице, когда вся компания появилась у него на дворе. Увидев ожившую «покойницу», милиционер выронил ношу из рук. Дрова повалились на землю, слова песни застряли в глотке, внезапно пересохшей.

Борода, глядя прямо в глаза участковому, подошла к нему вплотную и рявкнула на всю улицу:

— Кто тебе дал право людей заживо хоронить?! Самосуд на почве личной неприязни?!! Сей же час еду к прокурору и пишу заявление!!! Свидетелей полно, не отвертишься!

Ефимов вытер запястьем вдруг вспотевший лоб:

— Ты, это, не гони коней пока! Давай по-хорошему разберёмся. Видит Бог, я твоей смерти не желал. Бррр, спина сырая!

Старший лейтенант в полной мере осознавал, ЧТО они с Грендельманом натворили и какие последствия могут быть за это. Надо же! Человека живьём в землю закопали по их указке!

Тут участковый заметил Шурку и приказал ему тоном, не терпящим возражений:

— Дуй шустро за Грендельманом! Из-под земли мне его найди! Пусть все дела бросает и — сюда! Бегом, солдат, бегом!

Кудрявый, понимая, что дело принимает серьёзный оборот, ошпаренным котом рванул в «управу». Выкопали они — проблему начальству!

Грендельман уже полчаса разговаривал с Аланом, забыв обо всём:

— Что ж ты раньше-то молчал?!

— Так я Вас только сейчас увидел! А, вон Шурка идёт! Как говорится: на ловца и зверь бежит, — молодой мастер махнул рукой, — Шурка, давай сюда!

— Ладно, сейчас мы с ним поедем к этой… святой Клавдии. С тобой, значит, договорились? Никому ни слова! И девчатам своим скажите.

Грендельман потёр левый бок. Так и инфаркт заработать недолго!

— Умерло, — Алан для убедительности скрестил руки на груди.

— Ну, всё. Иди, работай, — директор похлопал парня по плечу, потом кивнул запыхавшемуся Шурке на стоящий рядом «УАЗик», — прыгай в машину, хлопец.

Шурку ждать не пришлось, он с ходу заскочил в салон. Директор уселся за руль и хлопнул дверцей. Автомобиль рванул, заметно превышая разрешённую скорость.

— Все присутствующие пока посидите в сторонке, но никуда не отлучайтесь! Иван Иваныч, вы тоже. А с тобой, гражданка, надо бы отдельно потолковать.

Грендельман не смотрел в глаза Клавке. Он заметил, как поседела баба. По их вине!

— Пойдём, потолкуем, — угрюмо отозвалась Борода.

Втроём они отошли в сторонку, удалившись метров на двадцать.

— Ты была мёртвая. Точнее сказать — совсем как мёртвая. Труп, да и только. Никто не хотел тебя живую закапывать, поверь мне, — Наум Лаврентьевич не знал, что и говорить в таком случае.

— А ты знаешь, что мне там, — Клавка привычно уже ткнула пальцем в землю, — пришлось пережить?! Да я лучше десять лет в лагере отсижу, чем там четыре… Ты слышишь, четыре дня!!! — Клавка зарыдала.

Участковый с директором, насупившись, ждали. Наконец, истерика прошла. Борода трясущимися руками вынула из кармана пачку с Шуркиным куревом. Грендельман тоже вытащил сигарету и дал Клавке огня.

Потом прикурил сам:

— Признаю, мы виноваты перед тобой. Давай договариваться о компенсации. За моральный ущерб.

— Давай договариваться! Во-первых, вы мне даёте добро на проживание здесь. Во-вторых, у меня нет паспорта. Надо помочь выправить. Ну, и прописка, соответственно. У Прохора. Он будет согласен. В-третьих, помогите материально. Это не вымогательство. На краску для волос, — Клавка провела рукой по своим сединам.