Наталия Медведева - Любовь с алкоголем

В одной из запыленных коробок лежала пачка писем, перевязанная лентой. Письма Дагласу в Москву. Отего матери — К.Даглас. Славка посмотрела на почтовые штампы — письма отправлялись каждый день. «Каждый день «рыжая» умоляла его вернуться, бросить русскую девушку… Ее бросил муж, она боялась, что бросит и сын. Разве сын принадлежит, чтобы бросать? Как мужчина…»

К приезду Вильяма она сидела у бассейна, в кресле под ивой, бокал с шампанским в руке. Пьяная, но не злобная. Саркастичная, конечно. Даглас разделся и плавал в голубой воде.

— Я не удивлюсь, если однажды в газете прочту, что ведущий химик, специалист, был найден задушенным, а его мать срочно отправлена в сумасшедший дом… Задушенным в постели матери! — Славка нагло раскачивала ногой, жалея, что на ней нет шлепанца. — Как у вас это модно, мать-сын, дочь-отец… В старом Хайт репорт [47] Hight report — исследования статистических данных американской сексуальности. дан какой-то безумный процент женщин, сознавшихся, что они были изнасилованы отцами в невинном возрасте. Так они познакомились с сексом…

— Моя дорогая, ты меня извини, но ты-то сама в полной зависимости от воспоминаний о брате…

— Не в зависимости, а просто никто не смог произвести на меня большего впечатления, чем он. Тогдашний.

— Вот именно! Тогдашний. То есть сама ты была маленькая. И никого лучше его не было и быть не могло. Поэтому твой идеал и недосягаемым остается. И останется! Он заведомо настолько завышен, что никогда недостижим. Провал обеспечен!.. Это вообще у русских и славян очень распространено: мечтать о манне небесной, то есть о чем-то, чего никогда нельзя обрести! — Даглас подтянулся и вылез из воды, на противоположном краю от Славицы, и она пошла к нему, по самому краю бассейна, грозя упасть…

— Я все-таки не типичная представительница славян. Потому что я все, что ты говоришь, очень хорошо сама понимаю. Я только… только еще как бы не… не доросла, что ли, да, до решения. То есть до исполнения принятого решения!

Вильям не стал одеваться, а, взяв в охапку одежду, обняв Славку за плечо, повел ее в дом.

— Нам надо поесть, наверное… Ты в состоянии куда-нибудь ехать? — Даглас говорил из стенного шкафа. Он подумал, что вот, вроде, уже узнал ее, и даже мысль жить с ней вместе промелькнула уже в голове, и она совсем не такая, как в тот вечер в галерее, то есть не только она насмешливая, а и несчастная. И вот она лежит на его постели — он вошел в комнату — и он ничего не знает о ней! И как это ужасно — узнать, узнавать. Влезать в человека, привыкая к нему бессознательно, и потом вдруг окажется, что он не твой. Никто ведь не приходит к другому и не заявляет — я, знаешь ли, алкоголик, у меня комплекс неполноценности, еще я блядун и врун, плюс я неряха… Да и что толку от таких заявлений! В момент, когда завязываются отношения, все на эмоциональном подъеме и любопытстве и именно на желании узнать самому, на своей собственной шкуре, чтобы испытать…

— Я могу принять душ и тогда буду в состоянии… — Славица встала и полы халата распахнулись, но она тут же закрылась, подумав, что раз она пьяная, то ничего и не получится, и пошла в ванную, закрыв за собой дверь.

Вильям услышал поднимающиеся ворота гаража и, надев брюки, вышел босиком. Перед гаражом, на участке, стояла его мать. Она была в солнечных черных очках и маленькой шапочке-панамке.

— Я вернулась! Я оставила твоего отчима там! Я так устала. Какой зануда, твой отчим! Он сказал, что я не умею расслабляться, чтобы наслаждаться!

— Но вы же записались на какую-то программу?

Его мать вернулась из Палм Спрингз, где она действительно была записана на оздоровительную программу СПА. Со своим мужем, о котором она говорила «твой отчим».

— Возьми мои вещи из машины. Я падаю. Когда едешь, как пассажир, то и не думаешь, что это так далеко и утомительно. О, Билли, кто придумал этот крематорий Палм Спрингз?! Компаньон Трумана Капоте абсолютно прав, сказав, что все эти горы похожи на горы говна!

Она пошла к дому, сняв шапочку-панамку и встряхнув волосами, рассыпавшимися по плечам.

Славица смотрела на нее из окна комнаты Дагласа. Она как-то автоматически решила не принимать душ. Она ушла в ванную, и, когда услышала открывающуюся дверь — мать Дагласа пошла в дом через его комнату, как Славка и предполагала! — она вышла, голая. Халат валялся на полу, перед дверью.

Мать Вильяма стояла посередине комнаты. С шапочкой и очками в руке. Когда она увидела голую Славку, ее лицо будто стянуло маской. Рука сжала шапочку и очки. Она превратилась в напряженные мышцы, страдающие от напряжения. Но и желающие страдать.

— Добрый день, мадам. Извините, — присела Славица поднять халат.

«Рыжая» ничего не ответила, а, опустив лицо, вышла из комнаты. Сразу за ней пришел Даглас с маленьким чемоданом и дорожной сумкой. Слава стояла с халатом в руках.

— Ты не одета? Черт!

— Наоборот, Билли! Теперь твоя дорогая мама не должна будет много фантазировать, придумывая ненавистный образ того, с кем ты спишь. Все ©конкретизировалось.

Скуластая поддатая и наглая девушка подумала, что мать Дагласа, как волчица, прибежавшая по зову крови за своим волчонком. Ее материнская интуиция была именно волчьей.

— Ты ненормальная! — Даглас вышел с вещами, и Славка стала одеваться, подумав, что он не понял ее просьбы помочь ей, нет.

Она допила шампанское и стояла перед зеркалом в ожидании финальной сцены. Вильям вошел, и она громко засмеялась. Он ударил ее по лицу и ужасно смутился.

— Конечно, ты ударил меня. Ее ты не можешь ударить… — Она вышла и пошла по коридору к большой комнате. Здесь сидела мать Дагласа, обхватив подушку, прижимая ее к груди. Она вскочила, когда вошла Славица. Та, не останавливаясь, балансируя и улыбаясь каким-то своим мыслям, пошла через комнату к двери. «Рыжая» тоже пошла и открыла дверь. Слава остановилась и взглянула на нее.

— Вам надо сдаться и даже выучить русский. Он это очень любит, — надела она наконец очки, закрывая синяк. Дверь за ней сильно захлопнулась, и Славица пошла по тропинке из ломаных кирпичей. Мимо неостриженной травы. Мимо громадного дуба, вспоминая себя, с восторгом смотрящую на брата-солдата, отряхивающего шапкой снег с погон.

— …это было правильным — мужчина в армии. Я не помню да и не думаю, чтобы в семье предпринималось что-то против армии, чтобы он избежал службы. Должно было служить в армии… Его часть была совсем, в общем-то, недалеко от Белграда, и мы с мамой ездили его навещать. Я помню, как зимой мы приезжали на какую-то станцию и ждали его под огромным черным деревом, дубом, по-моему. И мой брат шел к нам навстречу из части по широкой и заснеженной дороге… Бесконечной и белой-белой. Он появлялся черной точкой вдали, на белом. И мы следили, как она приближается, эта черная точечка. Он у нас как на ладошке был. Все крупнее и крупнее — вот уже шапка обозначилась, вот полы шинели бьют о голенище сапог… И он все шел и шел нам навстречу. И ничегошеньки кругом не было. Только огромное дерево. Черное. Снег, снег, снег. Мой брат солдат и я… с мамой.