Наталия Медведева - Любовь с алкоголем

Славица звонила в алкогольную школу и врала, что не может прийти из-за подвернувшейся работы. Из-за денег. Дежурный на телефоне ее радостно прощал, в надежде, что заработанные ею деньги пойдут, хотя бы частично, на оплату школы, классов…

Она лежала на диване, закинув голову за подлокотник, и в окне крыши домов напротив были вверх ногами. Под ними стояло солнце. Яркое, но, как-то само собой разумеется, не греющее.

Раиса уехала в деревню к Джо. Помогать ему. Уехала, прихватив марихуану — «только чуточку, на крайний случай». Славка не наслаждалась Раичкиной постелью, пользуясь ее отсутствием, а лежала на своем диване. Пытаясь вызвать в себе состояние, которое однажды, вот в такой вот позе, пришло, и она написала хорошие стихи. Еще она думала о том, зачем ей бросать пить. «Чтобы хорошо выглядеть, чтобы не получать синяки, чтобы обо мне не могли сказать: «а, ее можно за стакан!» чтобы быть трудоспособной… Как люди восторгаются трудягами-муравьями, а!? Но они-то борются за выживаемость. Человеку куда меньше надо, чтобы жить… Но он работает, работает! Влезает в долги, в моргиджи [48] Mortgage — закладная/закладывать , перепродает, закладывает… чтобы, вот как мой муж, прищелкивать в ресторане официанту! Во, борьба! Но это еще хорошо, так вот. Многие вовсе не ради прищелкивания, он-то тратит заработанное, многие же, большинство — ни-ни! Да, мы за экологию кричали, но как только оказалось, что надо будет повысить налоги, никто и голосовать не стал…»

Из ванной, покачиваясь, как пьяная, вышла Кошка. Она медленно прошла до середины комнаты, остановилась и икнула, облизнувшись. Отвисший почти до пола живот ее качнулся. Будто дряблая грудь старухи. «Родила», — испуганно и уверенно подумала Славка. Кошка продолжила путь к кухне. АСлавица в три беззвучных и съежившихся прыжка оказалась в ванной у дверцы под раковиной. За дверцей кто-то жил.

Она открыла ее и заглянула в коробку. В ней ползали головастые, как лягушата, котята. Они открывали свои пасти с малюсенькими зубками, но звук из них не выходил. Славка заплакала. Она хотела взять в руку одного, но ей было страшно. Кошка уже прибежала и лезла в коробку. Она была такая большая и, казалось, задавит котят, но они выползали и устраивались у ее брюха. Кошка мурлыкала, мельком поглядывая на Славицу глазами с поволокой. «Бедная, Кошка. У тебя детки… Кошечка…»

Славка гладила ее, а Кошка тут же зализывалась, будто смывая с себя запах Славицы. Славка подумала, что ей жалко Кошку, как себя. Она пошла на кухню и накрошила в миску с водой хлеба. Помимо моркови-зебры в холодильнике еще стояли баночки с засохшей горчицей, майонезом и китайским соусом. В отделении для масла Раиса хранила советские кремы для лица; их присылала ее мать, считая, что они менее химические. Славка выругалась в адрес Раисы — та даже не позаботилась оставить еды для беременной Кошки. На кухню пришел кот Гоша и стал есть размоченный хлеб. «Бедный кастрат. Теперь ты совсем будешь несчастен». Раиса хотела и кошку оперировать, но не успела. Они не выпускали ее на улицу, а однажды вывели ночью на поводке. Озверевшие коты орали, сидя в темноте, в ожидании Кошки. Она рвала поводок из рук, а Раиса повизгивала, будто это ее ждали! Кошка, видимо, очень пахла. Или это коты должны пахнуть мускатным орехом… Кошке все-таки удалось убежать в тот мускатный период.

Славица взяла куртку Раисы, оставленную на спинке стула, — быстро сбегать в корейский магазин за едой для кошек — и обнаружила в кармане клочок, вырванный из «эЛ.Эй. Таймс». «Магазин одежды в торговой галерее Амбасадора — продавщица на неполный рабочий день. Не звонить. С 1–5. Джери». Она почему-то уверенно подумала, что ее могут взять в отель, где в 68-м году убили Роберта Кеннеди и где находился знаменитый Коттон джаз-клуб. «Раз это Раечкино объявление, то и оденусь я, как Раечка». — Она пошла в спальню Раисы.

Здесь всегда были сумерки. Единственное окно снаружи закрывала пальма. Разросшаяся, она, казалось, заполнила бы всю комнату, открой только окно. Раечкин стенной шкаф можно было бы демонстрировать на выставке — такой витринный вид он имел. Пять одинаковых блузок — красная, синяя, белая, в полосочку, желтая; пять одинаковых шелковых ти-шорг, пять одинаковых шарфиков — красный, синий, белый, в полосочку, желтый; еще пять одинаковых блузок… Громадная коробка из «Гермес» была заполнена одеколонами, духами, мылом. Раечка всегда пахла «Гермесом». Славица надела серую юбку и красную блузку с бантом под горлом и тщательно загримировала остатки синяка.

В паркинге отеля Амбасадор почти не было машин, несмотря на то что первые сорок пять минут стоянка была бесплатной. В самом отеле не было людей. Громадный салон причесок был пуст. Тетка, похожая на клоуна — с громадным ртом и густо накрашенными ресницами, — семенила, балансируя бюстом к публичному телефону. Ее окликнули из салона: «Реджина» — и она крикнула «Ес» и еще, себе под нос, по-русски «сейчас, сейчас». Она взглянула на Славицу и, широко раскрыв рот, сказала «Хай!» Славка улыбнулась. «Почему советских русских граждан считают недружелюбными? Вот, пожалуйста, совершенно американской дружелюбности тетка, наверное, из Киева».

Магазин «Джери» был пуст, как и соседние магазины в длинном коридоре-галерее. Хозяева и продавцы стояли у дверей, подпирая телами косяки, скрестив руки на груди. Хозяин «Джери» — Джери, конечно! — сразу сказал, что, наверняка, Славица уволится через неделю, если не меньше. Помимо сари, теннисной женской одежды, платьев для беременных в магазине продавались сувениры. Ошейник для воображаемой собаки. Он состоял из твердого кольца и палочки-поводка, который надо было держать в руке и представлять, что внизу, у ног, есть собака. Подарок тем, кто не мог позволить себе настоящую, потому что владелец квартиры был против съемщиков с животными.

— Вы когда-нибудь работали?

Видимо, для хозяина магазина писать стихи, тексты для песен, репортажи не являлось работой. Из-за удовольствия, которое сам получаешь. Работа — это что-то неприятное, вынужденное, насильное.

— Последняя моя продавщица была очень хорошая женщина. Двенадцать лет опыта! она была даже чересчур опытная — здесь покупатели одноразовые. Либо гости отеля, либо члены конвенций, которые редки… Отель уже не так популярен…

Славка уехала, уверенно думая, что ей не позвонят. В общем-то, уверенно не желая, чтобы позвонили. В дешевом супермаркете она купила еду кошкам и гигантский пакет спагетти себе — гигантский стоил дешевле, как и сразу три банки соуса, как и пакеты туалетной бумаги из двадцати четырех рулонов… «Может, я завтра помру! А бумага вот останется… В гроб со мной положат. На гроб, кстати, денег у меня нет и на кремирование тоже нет, и на панихиду в церкви нет…» Она заехала в церковь на Аргайл. В русскую, где ее никто не мог узнать. Она встала там у столба — балки, подпирающей потолок, — и не знала, что делать. «Ну кому я здесь могу молиться? Все это самообман. И еще богохульство. Вот то, что АА митинги при церквях проходят, это грех. Потому что только личное решение и воля могут что-то изменить!.. Оттого, что мне все-таки важно признание меня, как личности, а не пизды, я все время страдаю. Я же не могу орать на улице — люди, я такая талантливая! послушайте мои стихи! А знаете, я еще и прозу могу писать, тексты для песен прекрасные и эссе мне очень здорово удаются! Люди слепцы! Я могла быть прекрасной актрисой! Люди не любопытствуют… а сама я не умею себя продавать… Поэтому я лезу к мужикам — в койке сразу признание!.. Сербы, наверное, чем-то примитивны, не так цивилизованны. У нас даже ругательства есть, вроде как у русских, но круче. Не только ёб твою мать, но и сестру! Это значит, что отношение к родным, сестре вот, еще какое-то святое, что ли… Я никогда не ебалась в церкви… под богородицей вот под той бы, а? Собственно, сегодня уже происходят зачатия от святого духа — из «банка» возьмут сперму, введут ее тебе и пожалуйста… Мир поплатится за это!»