Наталия Медведева - Любовь с алкоголем

Вильям стоял над Славкой, растерянно поднеся руки к лицу, будто вдыхая слабый запах ладоней. «Невозможно…» — прошептал он.

— Ты не поедешь со мной?! — спросил он, глядя на Славку, лежащую в позе матиссовской Зоры, танжирки, только не в солнечном свете, а темную, будто этот подражатель Матисса был с темными, всегда мрачными мыслями.

— Куда? — как ребенок, проснувшийся среди ночи, не понимающий, что тревога, что надо бежать в бомбоубежище. — Куда?

Вильям ничего больше не сказал и вышел. Ушел. «Живя на краю!» — орал Аэросмит, «Живя на краю!» — орала Славка, наливая себе виски в стакан, вращая телом, бедрами, будто на них был халахуп. «Живя на краю! Ребята! На краю!»

— Может быть, вам следует прибегнуть к дезинтоксикационной программе, раз сами вы не можете остановиться. Или раз срываетесь, не выдерживаете… Недалеко от озера Эроухэд есть такой центр…

— Но там ведь надо деньги платить… Потом, я не верю в свою силу воли, в то, что смогу сама по себе не пить. Без вспомогательных средств… Мне надо продержаться еще двенадцать часов. Я не пила… потому что я проснулась два часа назад! Ах, я себя веду, как оказиональная проститутка, только вместо денег я получаю… компанию, внимание, признание. Это жуть какая-то. Все равно с кем! От кого! Лишь бы взяли, признали, побыли бы со мной! Я успокаиваюсь на какой-то срок и… получается, что я закрываюсь в себе, и, чтобы вылезти наружу из себя, мне надо бежать к людям, а к ним я могу бежать только пьяная.

— Вы должны перестать думать негативно о себе и мире. Вы ведь и мужчин, с которыми проводите время, презираете. Вы их презираете и мстите себе, наказываете за то, что прибегаете к их помощи. Но вы ведь и их втягиваете в какие-то отношения. А потом, когда вы получили заряд нужного вам равновесия, уверенности, вы их бросаете.

— Наверное, я пропустила в своей жизни не одну любовь… возможность любви…

— Вы должны проанализировать все ваши связи, как они зарождаются. Если в пьяном состоянии, то что происходит потом? Вы же не двадцать четыре часа в сутки пьяная. Вы ведь остаетесь с этими людьми какое-то время трезвая. Вам стыдно, вам противно? Что вы испытываете? Что вы делаете, чтобы избавиться от этих чувств?

— Я придумываю влюбленность…

— Вы слишком замкнуты на себе, на своих комплексах, на своем негативном представлении о мире. Это, может, в вас еще и славянская черта — вы все решаете проблемы бытия, мира, космоса, но не свои личные. А у вас и личные добавлены к космическим. Безумие, конечно, получается, невозможно все это разрешить… Шизофреники, они, знаете, на себе сконцентрированы…

— Талантливые романисты немного шизы…

— Но они, как вы говорите, «шизы», только когда работают. Когда одержимы идеями, творчеством, работой… Вы придумываете себе идеалы такой высоты, что никогда не можете их достичь. Вы бы хотели мужчину как совокупность отца, брата и любовника. Но вы даже не знаете, каким был бы ваш отец с вами. Брата вы любите из детства. А любовников, вы сами говорите, не выбираете даже.

— Боже мой, как мне хочется иногда убежать в детство и посмотреть — что же там случилось не то… Или чтобы побыть там просто в детстве…

— Почему же вы не хотите жить сейчас, сегодня?

— Потому что я себе сейчас не нравлюсь. И сегодня мне не нравится… Мир гибнет. Каждую минуту где-то кто-то погибает. Я, наверное, тоже. Да, это, наверное, не моя забота, но… Мне вообще иногда кажется, что все давно погибло и продолжается только внешне, но на самом деле это эхо, реверберация от давно сыгранного аккорда. Мы уже все давно умерли. Как Козинский [55] Джерзи Козинский (Jerzy Kozinski) — американский писатель польского происхождения, покончивший с собой при помощи полиэтиленового мешка. , надевший себе на голову пластиковый мешок. Мы тоже уже давно с пластиковыми мешками на головах…

— Нельзя так думать. Не надо думать в таких глобальных масштабах и терминах. Надо заставить полюбить себя такой вот, со всеми вашими минусами, с которыми вы же сами решили бороться. Уже как прекрасно. Нет неразрешимых ситуаций. Только не ставьте перед собой мировых задач… Не любя АА митинги, вы все-таки должны были отметить, что они дают полезные советы — один шаг в день. Это уже гигантское достижение. Может, вы могли бы даже поработать с ними, им всегда нужны помощники, волонтеры…

— Я знаю, знаю, но мне кажется, что все это будет как искусственный побег. Чисто внешний, во всяком случае. Как и мои приходы к вам… Я не чувствую ответственности за все, что говорю. Будто это не взаправду. Оттого что не… по-сербски? Не потому, что мне сложно по-английски говорить. А потому, что… это как со статьями, репортажами, которые я писала по-английски. Хорошо, талантливо даже, но для меня лично не значительно, не серьезно, не… Может, потому что я всегда хотела писать стихи. А стихи должны писаться сердцем, кровью, душой, а не… по-английски. Это все так запутанно получается… Но я чувствую что-то, какой-то зов крови меня будто толкает на самоуничтожение, в пропасть, в дыру черную. Я уже так привыкла, что не живу в Югославии, но последнее время я постоянно думаю, а может, мне надо вернуться? Именно сейчас, когда там что-то рушится, то есть уже рухнуло, исчезло… Это, наверное, слишком претенциозно сравнивать себя, олицетворять с Родиной, с большой буквы, со страной. Но если все-таки сравнить, то, может быть, мне легче будет найти себя новую в той стране, которая тоже должна стать новой, другой…

— Я хочу говорить с мисс… Мисс Славица Петро… пожалуйста.

— Я сожалею, но ее нет. Могу я что-то передать?

— Да. Да. Вы можете ей передать. Вы ей передайте, пожалуйста, что ее знакомый, увлекающийся русским языком, мой сын, между всего прочего, его… его нет. И пусть она не злорадствует. Он, конечно же, не из-за нее ушел, оставил нас, меня, но она внесла свою лепту… Вы все… Я знаю, что вы русская! Вы все сеете уничтожение вокруг себя. Вы разрушители и убийцы.

— Миссис… Даглас, если не ошибаюсь, я не знакома с вашим сыном, но Славица мне говорила о нем, я, простите, ничего не поняла. Он уехал?

— Да-да, уехал навсегда… Он повесился! Он повесился у себя в лаборатории! Я настоятельно прошу передать, чтобы эта женщина не смела показываться на похоронах. Ни на панихиде. Я знаю, что этого нельзя запрещать, что это против Бога, но я требую ее отсутствия!

— Боже мой! Какой ужас, но как же… Она же собиралась…

— Она собиралась, но не собралась. Я не была высокого мнения о вашей… руммэйт, видев ее всего однажды, но не до такой степени, чтобы желать смерти моего сына! Я бы примирилась. Но она что-то сделала, а вернее, не сделала, и его чаша переполнилась. Он принимал серьезнейшее решение в жизни. Он хотел жить отдельно. И как я поняла — с ней. Она, видимо, вам говорила, что его мать больна… Но это он, мой сын, был болен идеей фикс. О русских! Об отце! О женщине русской… Он сломал жизнь себе, жизнь близким людям. Помешавшись буквально на всем русском, на славянах и на том, что это его долг буквально быть русским. Это уму непостижимо, до чего он довел себя. И теперь он ушел, оставив нас всех с этой невыносимой виной, чувством вины! И она тоже, она должна чувствовать свою вину. Свое участие в его уничтожении… Я прошу меня простить, что разговариваю так с незнакомым мне человеком… но я переполнена невероятной скорбью о непоправимом…