Петр Кириченко - Край неба

— Все это похоже на пьянку, — сказал он, — но не дома, а в лесу.

— Без выпивки никак нельзя, — согласилась Светлана Даниловна. — Там все наши будут, а наши…

— Я не поеду! — перебил ее Кузин.

— Ты знаешь, где я достала эти путевки? — спросила сердито Светлана Даниловна. — Знаешь, кто туда ездит? Люди готовы платить бешеные деньги, а тебе, как принцу, домой принесли! Чего тебе еще?!

— Ничего, — ответил Кузин, стараясь говорить спокойно. — Поедешь одна.

— Одна?.. Да как же одна, если я уже сказала, что мы будем вдвоем?

— Видишь, ты все за меня решаешь.

— Надо же! — воскликнул Светлана Даниловна. — Да если бы нашелся такой человек, который за меня решал, я была бы счастлива.

Неизвестно, как бы закончился этот разговор, но тут появилась приятельница Светланы Даниловны — верно, одна из тех «девочек», о которых она рассказывала. Это была женщина за сорок, не без следов былой красоты и с жирком на шее. Этакая кошечка из магазинной кладовой. Она сразу же разобралась, что к чему, и попыталась уговорить Кузина.

— Поставим вопрос так, — сказала приятельница нараспев. — Вам никогда не попасть в данное место — следовательно, надо ехать. Если вы возражаете против алкоголя, то мы изымем алкоголь.

И она подмигнула Светлане Даниловне — дескать, упрямый у тебя квартирант, но и мы не лыком шиты.

— Извините, но я не поеду, — едва смог сказать Кузин, потому что ему стали противны и Светлана Даниловна, и он сам, и эта приятельница, которой надо бы воспитывать внуков, а не порхать по базам.

Он ушел в свою комнату и не слышал, как приятельница предлагала пригласить какого-то Беспальчика, а после, громко восклицая, рассказывала о том, как была приглашена в гости к кому-то и видела там цветущий кактус.

— Представь, его цветы можно употреблять в пищу.

— Цветы кактуса? — искренне удивилась Светлана Даниловна. — Их можно есть?.. Вот это да!..

Они еще долго говорили, смеялись, а после приятельница ушла. Кузин не выходил из комнаты, слышал, как Светлана Даниловна ходила по квартире, гремела тарелками на кухне. Наконец она зашла в комнату к Кузину и сказала, что приготовила ужин.

— Я на базу не поеду, — добавила она. — И не надейся.

Кузин промолчал, и тогда Светлана Даниловна стала говорить, что она старалась для него, а когда ей захотелось один раз появиться с ним на людях, то он не может понять. Все ведь ездят с мужьями да с любовниками, а она всегда одна…

Кузин прервал ее, сказав, что это-то как раз понятно.

— Почему же ты не хочешь ехать? — удивилась Светлана Даниловна.

— Потому что нечестно все у вас, — ответил Кузин, понимая, что глупо заводить разговор, но остановиться уже не мог. — И жизнь ваша…

— Это у меня нечестно? — перебила Светлана Даниловна и прищурила глаза. — Говори яснее!

— У меня тоже, — ответил Кузин.

— Ты здесь ни при чем, — повысила голос хозяйка. — Это я нечестно живу? Да, нечестно! А покажи мне, кто теперь честно живет? Покажи — кто? То-то я и смотрю, — продолжала она потише, — что это ты такой мрачный… Честности захотелось! А позабыл, как ты прибежал ко мне, когда деваться некуда было? Забыл?

— Нет, не забыл, — ответил Кузин, думая о том, что надо бы прекращать разговор и собирать вещи. — И долго не забуду…

— Запомни ты, честный, — продолжала Светлана Даниловна с угрозой в голосе, — теперь все живут одинаково и никто не имеет права тыкать мне этим в глаза. Если ты такой умный, что же не подумал, что я не работаю по специальности? Может, мне лучше было бы книжки почитывать. А я работаю как лошадь, чтобы все это иметь…

— А как же те, кто по специальности? — спросил Кузин, потому что ему вдруг стало интересно послушать: он только теперь понял, что Светлана Даниловна не такая и беззащитная.

— Меня они не интересуют, — ответила хозяйка. — Каждый живет своей головой. Но я — я никому не должна.

— Врешь, Светлана Даниловна, — сказал он спокойно. — Должна, и прекрасно понимаешь это, но тебе удобнее…

— Не должна! — повторила та. — Никому ничего не должна, — сказала она, отделяя слова, и продолжила: — У меня и муж был такой, все честности искал, но я его быстро наладила. Ты, может, тоже из тех, кто всем хорошо хочет?.. Вы все о добре кричите. Нет его, добра, нет и никогда не будет… Всем хорошо никогда не будет! Что-что, а это я поняла, есть деньги — вот ты и человек…

— Добро есть, — сказал Кузин так, будто и не говорил с хозяйкой, а рассуждал вслух, — и люди такие есть. Если бы они были другими, то давно бы поставили вас на место.

— Не поставят, — нервно засмеявшись, ответила Светлана Даниловна. — Мы будем всегда!

— Возможно, — не сразу ответил Кузин, почувствовав вдруг, что теряет всякий интерес к разговору.

Светлана Даниловна тоже успокоилась немного, зыркнула на квартиранта и сказала:

— Ты не понимаешь, если у меня что будет, то я всегда поделюсь с другим. Так ведь? — спросила она Кузина. — Делюсь же я с тобой, скажи?

— Нет, — ответил тот. — Это называется по-другому…

— Да? Значит, не делюсь?

Кузин не ответил, и Светлана Даниловна вышла из комнаты.

Кузин остался сидеть за столом. Как только он решил, что завтра уйдет от Светланы Даниловны, так сразу же пропали и злость и мрачные мысли: он увидел все это как бы со стороны и понял, что требует от своей хозяйки невозможного: она устроилась в жизни, ей удобно считать, что она никому не должна, хотя она должна многим и давно отдает долги. Так, наверное, живут некоторые, сидят на мешках с товарами и деньгами и, в сущности, не знают, чем жить. Они привыкли обворовывать и чужих людей, и знакомых и не заметили, как обворовали себя. С ними было, пожалуй, все понятно, а вот с ним самим: чего же он ждал и почему не решался уйти…

В полночь Светлана Даниловна собралась на море и была приятно удивлена, когда Кузин сказал, что пойдет вместе с нею. Она повеселела, а когда подходили к пляжу, тихо сказала:

— Зачем мы ругались, не понимаю.

И столько неподдельного сожаления послышалось в ее голосе, что Кузину пришло в голову — возможно, ей не довелось увидеть в жизни что-то лучшее, оттого она такая глупая и злая. Он ответил, что разговоры не приносят никакого толку, а Светлана Даниловна приняла эти слова за извинения и сказала так, будто бы между ними ничего не происходило:

— Рыба пропала. Отчего, ума не приложу…

Кузин улыбнулся и промолчал.

У моря было безлюдно, темно — точно так же, как в первый вечер. Взрезал воду пограничный прожектор, выхватывая из темноты то судно, то берег, то кусок бетонного траверса. Вода была темная, спокойная, пахло сырыми водорослями. Кузин вспомнил, как тогда увиделось ему что-то нереальное, и неожиданно подумал, что, возможно, эти десять дней и не прошли впустую. Он взглянул на Светлану Даниловну, которая лежала рядом. Мысленно он ее уже оставил, ушел, но сейчас думал о ней: зачем она сдавала комнату? неужели все еще надеялась? Конечно, она надеялась, и будет надеяться, и будет требовать плату. Так было, вероятно, и с мужем, так вышло и с ним, так будет и с другими людьми. Она чувствует свою вину, но не хочет сознаться в этом даже себе и поэтому будет всю жизнь, сама того не понимая, доказывать другим свою невиновность…