Сергей Рок - Алехандро Вартан [СИ]

— Почему, я поднимался в некоторые офисы, — сказал я.

— Вот! А мы пойдем пешком.

Если разобраться, это идея уже посещала меня. Я думал о множественности миров и странной их замкнутости, зачастую все эти величественные построения физики и материи существовали ни для кого. Я понимаю, что кому-то и этого будет много. Но всё познается в сравнении. Некогда мир не был открыт. Мореплаватели пересекали океан, надеясь найти земли необычные, сказочные, но рано или поздно всё упёрлось шарообразность. Оставалось найти способы, чтобы поднять скорость транспортному средству. Когда это было достигнуто, стало ясно, что всё ограниченно, повторимо и предсказуемо. Но я предполагаю, что так и будет всегда. Простому человеку не приехать в Козлово, не увидеть сияние туманного Субконтура, а также не остаться ночевать в первом Доме, который известен мне, как переход. Сколько их, таких Домов? Но самолёты будет летать по прямой, смазанной силой дуги, ибо планета круглая. Люди продолжат ехать по линейным дорогам. Корабли плыть так, словно бы нет никакой разницы, какой сейчас век.

Всё это ерунда. Потому что я сам чего-то не понимаю.

Мы прошли коридор — я здесь был не раз, ибо здесь множество дверей, за которыми — кабинеты, и почти ни один из них или не используется, или используются иногда. Так, порой сюда заезжают какие-то коммивояжеры. Еще бывает парикмахерша. Пара офисов — какие-то фирмы, видимо, очень странные и неподвластные моему уму. Что-то похлеще, чем Храм смерти. Допустим, служение тяжелым металлам и радиации, культ урана, прослушивание земного ядра или обслуживание неких адских просторов — таких, о которых даже я понятия не имею. В одном из офисов есть знакомые лица. Иногда они снятся, и нельзя определить, кто они, из каких широт и ментальных переулков. Возможно, их действие на мироздание существенно. Да, и всё у них происходит там, внутри. Они редко выбираются наружу. Словом, я знаю, что одного парня зовут Игорем, и он время от времени курит на лестничной клетке, которая — туда дальше, по коридору. Именно к ней мы и направлялись. И вот, он был там.

— Привет, — сказал я.

— Здорово, — он обрадовался.

Так и двинулись дальше, вверх по лестнице. Гарсон даже озвучил мои мысли:

— Представь себе, парень как парень. Кем он на деле может оказаться?

— Служащий, — ответил я, — чем еще тут заниматься? Служить. Работа. Всё состоит из работы. Не думай ничего такого.

— Как знать.

— Но всё равно я тут главный. И это здание для того и стоит, чтобы я в нем сидел и заведовал архивами и миром мёртвых.

— Но вы сомневались.

— Всё здание — это и есть вся жизнь, — сказал я.

И дальше мы шли молча. Мы поднялись до конца, но проскочив по коридору, нашли еще одну лестничную клетку, и снова был путь наверх. Пару раз я выглядывал в окна, что способствовали приданию этой лестнице человеческого вида, но тьма там была непроглядная. Зато за стеклом слышался отчетливый свист ветра, что могло быть вызвано нахождением этого дома на скале, на границе, а может быть — и без всяких границ. Отсюда получалось, что с самого первого этажа я попадал в мир дневного света. Пусть лунного. Пусть даже без луны и солнца, в ночь, но всё это являлось началом мира людей и животных, каких-нибудь духов, а также его служб, таких, как Храм Смерти (можно сказать и Дом — скорее всего, это будет одно и то же). В эти же службы будут входить и прочие Дома, Дом Жизни, оказавшись в котором, человеческая сущность экстраполируется, обнаруживая свои предыдущие воплощения. Это прекрасно. Ты не один. И это еще больше похоже на игру, где много карт, где много масок и одежд.

Но здесь была другая сторона. Мне вспомнилось моё видение, где я шел по самому краю, и дальше простирался бесконечный океан ада.

— Вот сюда, — сказал Гарсон.

— А выше? — спросил я.

— Выше…. Мне кажется, там всё начинает идти в обратную сторону. Хотя, лестница идёт и дальше, вскоре возникает ощущение, что ты спускаешься. Я ходил туда и проверял всё опытным путём. Если пробурить шахту в Америку, то сначала ты спускаешься, а потом поднимаешься. Идёмте.

Потом мы остановились на перекур. Коридоры сопровождались светильниками, и местами не было однородности, и виднелась работа электриков — порой лампочки были вкручены невпопад, разношерстные. Тут были и обычные лампы накаливания, и светодиодные, и длинные — дневного свет. Коридоры эти не дышали запустением. Хотя тут и не было не души. Словно бы тени тех, кто был тут за минуту до нас, еще оставались и бродили — тени не темные, вполне себе отличительные элементы местного ландшафта.

— Я еще коньяк взял, — проговорил я.

— Правда? — удивился Гарсон. — Почему же вы не сказали мне? Я бы мог его нести.

— А это что? — спросил я, указав на открытую дверь.

— Здесь это начинается, — ответил он, открыв дверь полностью, показав мне помещение, где металлические шкафы стояли рядами, вмещая папки для бумаг.

Папки, как папки. Очень много, тысячи, десятки тысяч. Наверняка, тут можно было что-то накопать, если искать что-то намеренно, точечно. Но такой цели не было. Я дежурил здесь, в этом здании, в роли Директора, и в подчинении у меня была вся жизнь, но я понятия не имел о дальнейшем устройстве нашего дома. Я почему-то не думал об этом, видимо, заворожившись собственной важностью. Но дело теперь обретало новый оборот.

Мы пошли дальше и попали в зал, ярко освещенный и совершенно бесполезный — он был лишен каких бы то ни было предметов мебели, а свет лился из плафонов, вставленных в потолок заподлицо с поверхностью.

— Интересно, — сказал я.

Мы выпили коньяку, потом прошли в новый коридор, достигли оранжереи, выпили там, и коньяк еще оставался. Растения начинали свой путь из стеклянных сосудов в виде шаров — некий постмодернизм или же — дань технологиям. Лёгкий ветерок заставлял листья и стебли дрожать, подчеркивая сущность движения.

— Как вы тут не заблудились, — проговорил я.

— Я делал черточки, — признался он, — в первый раз. Да я и не за один раз сюда пришел. Я много блуждал. Я помню, мы говорили о том, что должен быть кто-то еще, более важный, чем вы, о ком мы не знаем, но и не должны знать.

— Это промах, — признался я.

— Почему?

— У тебя же есть рабочая комната?

— Конечно.

— Я там не был никогда.

— Никогда вы там и не были. Ни разу, за миллион лет, хотя бы.

— И там ты один?

— Нет. Есть еще секретарь. Есть еще инженер. А есть еще соседняя комната, там еще одна секретарша, потом — какой-то зам, я к нему не хожу. Ну и это не всё. Есть кухня. Есть бакалея. Есть столовая. Я там обедаю, и еще — другие люди. Но так и положено, чтобы вы их не знали. Как-то странно теперь всё это вам раскрывать. Но так и есть. Считается, что вы сидите в самой главной комнате, перед вами — проекции, но если вы желаете, через эти проекции вы получается доступ как самим материалам. Например, вам нравится судьба некоего человека. Вы достаете его, словно бильярдный шар, или шар для лотереи. Кладете в стеклянный бокс, и там возникает персональная жизнь, и человек, конечно, не знает, что он живёт, но вы пытаетесь вдышаться в эту судьбу. Но кроме того, вы можете опробовать эту жизнь на своей шкуре. Хотя она уже и прошла, ничто не мешает вам совершить реконструкцию — благо, аппаратура позволяет.