Анатолий Салуцкий - Немой набат. Книга третья

Несколько шагов сделал молча.

— Но главное — это Подлевский. Он знает твою подноготную, ты ему рассказывал о близком знакомстве с Бобом, и он полностью тебе доверяет. Будете в ладах на троих. Нам нужно знать все о замыслах Подлевского в этой сфере. Вопросы есть?

С Суховеем такое уже случалось: импровизируя, он неожиданно для самого себя выходил на интересные, причем вполне реальные варианты. И поскольку дело перетекало в практическую плоскость, счел нужным предупредить:

— Но есть одна тонкость, нет, пожалуй, две тонкости. Банкир жаждет мести и роет землю в поисках авторов компромата. А мщение, как известно, паче веселия. В этом смысле сближение с Хитруком, как ни странно, играет тебе на руку, будешь «помогать» — в кавычках, — искать виновных. Серьезной угрозы, на мой взгляд, на этом направлении не просматривается, люди, работающие с наличкой, держат язык за зубами. Ни гу-гу! Важнее другое: ты не знаешь Суховея и никогда не слышал этой фамилии. Ни под каким видом! Не буду вдаваться в детали, но обязан предупредить. Избави Бог в разговоре на любую тему случайно проколоться: Хитруку сразу станет ясно, что именно ты автор компромата. Недоумков там нет, народ мнительный и мстительный. Кто миллионами ворочает, они не прощают. — Артистическим жестом провел рукой по шее. — Помнишь «Кавказскую пленницу»?

Соснин молчал. Он был ошарашен.

— И последнее. Я намеревался встретиться с тобой через неделю, нам надо кое-что уточнить. Поэтому на Подлевского выходи дней через десять, не раньше.

На прощание с философской задумчивостью по-приятельски посетовал:

— Видишь, Димыч, как странно в жизни получается? Наше с тобой левое дельце вдруг вывернуло на самую что ни на есть магистральную линию. Игра пойдет сложная, я на связи днем и ночью. Но лучше общаться вот так, очно, как говорят теперь, офлайн. Чуть что — аллюром «три креста» ко мне.

Соснин не выходил из дома двое суток. Двое суток не включал ни телевизор, ни компьютер. Ему было о чем подумать.

Болотная и Майдан стали острыми эпизодами его жизни, однако позволяли без ущерба для будущего в любой момент выйти из игры, что в конечном итоге и происходило. Но теперь ему предстояло лезть в пасть к дьяволу, откуда назад ходу нет, а там, в хитросплетениях незнакомых «материй», при малейшем промахе пасть может превратиться в пропасть, куда немудрено упасть и где легко пропасть. «Они не прощают», — звучали в ушах слова Суховея.

Стремясь по-журналистски войти в сферу банковских интересов, Дмитрий думал только о хорошо оплаченных заказах, о возможностях присосаться к большим деньгам. Но оказалось, его внедряют в сложную, тонкую разведигру, суть которой ему неизвестна. Его снова «подсаживают под Подлевского», как сказал Валентин, напомнив о Поворотихе. И все бы ничего, если бы... Тот же банк, который он разнес в СМИ! А они жаждут найти автора компромата...

Конечно, он мог бы отстраниться от слишком рискованного жизненного кульбита. Но отказ означал разрыв с Винтропом, с Суховеем... Уходя от Боба, как бы не остаться на бобах. Эпизодический статейный гонорар угрожал нищетой.

Беспросветно.

Да, ему было о чем подумать.

Особенно Соснина поразила конкретика Суховея. Надо же! Не только назвал фамилию банковского заводилы, с которым сведет Подлевский, но и раскрыл его истинное амплуа. Сидит «под крышей»! Но на Боба не работает, о двойственности Подлевского знать не должен, потому Аркадия и подсадили под него. Подумал: «Они всех под кого-то подсаживают». А птица эта, по всему видать, важная. Кроме того, Валентин часто говорил «мы», «у нас», что указывало на наличие некоего мозгового центра, принимающего решения. Суховей обычно маскирует этот центр термином «куратор». Очевидно, задумана какая-то политическая комбинация, и внедрение в банковскую среду Подлевского — ее составная часть. А Соснин нужен, чтобы присматривать за Подлевским, — повторяется история Поворотихи, куда Подлевского тоже прислали. Но в данном случае по иронии судьбы речь идет именно о том самом банке, на который Дмитрий накропал компромат. Вот так беда и стучится в дверь — внезапно, безжалостно, неотвратимо. Не-ет, премного благодарен, кукиш вам с маслом...

Соснин был напуган, выглядел потерянным, от былой безмятежности капли не осталось. Как писал великий поэт, его оглушил шум внутренней тревоги. Зачем ему это «соло на фаготе с оркестром»? Он раз за разом прокручивал в памяти разговор с Суховеем и не мог собрать мысли. Сокрушался: эх, голова садовая, куда же меня нелегкая занесла! Зачем эти танцы на краю? Как бы не нырнуть головой в сваю. Ночью — не сон, а изнуряющее полузабытье. В сознании противно шевелилось что-то похожее на «манию преследования». Не оседлал ли он тигра?

Но следующим утром заставил себя анализировать происходящее в целом.

Да, оказывается, его ищут для расправы. Но, во-первых, даже ФСБ вряд ли докопается до истоков компромата, любая попытка что-то на сей счет разузнать заставит еще глубже затаиться тех, кому Соснин передавал валюту. Во-вторых, Валентин, пожалуй, прав: тесные контакты с банком позволят «помогать» в поисках виновных, в случае надобности подбрасывая ложный след, — пока тема не заглохнет сама собой по истечении срока давности и ее не смоют волны времени. Эти аргументы выглядели утешительными. Опасность лишь в том, что можно проколоться, случайно обозначив связь с Суховеем, — вдруг черт за язык дернет.

Но интересно, почему в этом деле Суховей такой токсичный?

Он получал компромат и валюту у Суховея, а значит, Валентин каким-то боком, но очень плотно связан с банковской историей. Но раньше речь шла о левом заработке, теперь же началась игра по линии Винтропа, потому и Подлевский объявился именно в этом банке. О компромате он не осведомлен, и эта «кока с соком», этот странный микст шабашки и интересов Боба сбивал с толку. Почему фамилия «Суховей» чревата для Соснина угрозой личного провала?

На этот вопрос Соснин, сколько ни силился, ответить был не в состоянии. Не по зубам, ни бум-бум. Но пришел к мысли, что Валентин играет все более возрастающую роль в российских делах Боба. Однако ему, Дмитрию, в конце концов, незачем разгадывать эти шпионские ребусы. Он не знает Суховея, никогда ни от кого о нем слыхом не слыхивал — и баста! При банковских общениях надо напрочь выкинуть из головы эту фамилию.

Постепенно Соснин выбирался из глубокой эмоциональной ямы, куда угодил, капитализируя свои страхи. Когда-то на экспресс-курсах для русских журналистов в Стэнфордском университете слушателям вдалбливали максимуму хромоногого «отца лжи» Талейрана: «Соглашайтесь с неизбежностью», трактуя ее в том смысле, какой ближе всего совпадает с русским мемом «волк в овечьей шкуре», то есть прикиньтесь согласным, а на деле гните свое. Правда, сам Соснин воспринимал завет Талейрана иначе, как бы тоньше, а попросту в ином переводе: «Сотрудничайте с неизбежностью». Что означало — живите по обстоятельствам, но оставайтесь самим собой, неизбежности временны. Короче говоря, «змея меняет кожу, а не повадки». Вспомнив свой тонизирующий вывод далекого по годам и расстояниям американского ученичества, Дмитрий начал перестраиваться на философский лад. И после нескольких забавных умозаключений вдруг озаботился странным вопросом, много лет назад запавшим в память тоже за океаном, в том же Стэндфорде. Вообще-то говоря, кто он есть или кем он хочет быть в этой торопливой, суматошной жизни — галькой в море или булыжником в луже?