Анатолий Жук - Бульвар

Может.

А может, и нет. И недосягаемая высота тут как со­ломинка, за которую так и хочется ухватиться, чтоб оправдать свою ограниченность и тупость.

А Света мотылек ласкового дня. И никто ему не указ. Он легкий, свободный, вольный. Он солнечный. Он радость всем. А на радость разве смотрят черным глазом, если сам становишься от нее радостным?!

На все ответит время. Так пусть так и будет.

Зазвонил телефон.

— Да! — схватил я трубку.

— Привет! — услышал не совсем знакомый женский голос, хотя интонация показалась знакомой.

— Привет, — ответил я, пытаясь понять, кто это.

После паузы из трубки раздалось:

— Не узнаешь?

— Признаться, — тянул я, прокручивая разные варианты, — не совсем...

— Ах вы, мужчины! — засмеялась трубка веселым голосом. — Легкомысленники и изменники...

— Ба, Лина! — пробило меня.— Сколько лет, сколько зим! Куда же ты пропала?! Ни звука от тебя, ни талончика в дверях.

— Была важная причина.

— И какая, если не секрет?

— Ну, какие могут быть секреты, да еще от тебяИ

— Ну, выкладывай.

В трубке небольшая пауза, и не без гордости Линин голос:

— Я теперь минчанка.

— Не понял.

— Я замуж вышла за минчанина.

Я думал, как мне отреагировать. Именно думал, так как, удивительно, от этой новости во мне ничего не шелохнулось,

— Поздравляю, — только и сказал.

Лина помолчала и немного удивленно уточнила:

— Ты действительно меня поздравляешь?

— Самым искренним поздравлением.

— И тебе ничего не жаль? Между нами все-такй столько было.

— Лина, при чем тут жаль-не жаль? Было и было! В жизни всегда что-то бывает.

И тут Лину как прорвало, лавиной на меня обрушилась:

— Я больше не могла ждать, когда ты сделаешь мне предложение. Да ты его никогда не сделал бы. Ты эгоист! Ты самовлюбленный эгоист! Ты думаешь пробить все своим лбом, один, сам, — надорвешься! Еще никто одиноким тигром (я вздрогнул: «Почему, как обычно говорят, не одиноким волком?») ничего не добивался.

— Подожди, — попробовал я остановить Лину. — Я не понимаю, что ты от меня хочешь?

Возникла пауза, на какое-то время трубка замолкла, потом опять вскипела новыми нападками:

— Ты страшный человек! Кроме театра у тебя ничего святого. Ты раб этой театральной машины, ты робот, мазохист. Для живых людей у тебя ни капельки души не осталось. И как я только была с тобой так долго?!

Линин крик переходил все границы. Я не выдер­жал:

— Но была же, и даже не один год.

— Потому что дурочка!

— Нет, ты не дурочка. И если принять во внима­ние твое замужество, совсем даже не дурочка. А тер­пела меня столько времени потому, что млела от на­слаждения, когда мы с тобой трахались.

— Хам! — рявкнула трубка.

— Большего признания от тебя я и не ждал. Прав­да, только одно меня удивляет в этой ситуации. И знаешь, что?

Лина мгновенно купилась на мои слова, выдавая с головой свой ревнивый интерес хищницы:

— Что, что тебя удивляет?

Я выдержал паузу.

— Ну, говори, что, слышишь, говори?! — требова­ла Лина.

— Твои планы насчет нашей женитьбы. Никогда не мог подумать, что ты так далеко смотришь. Тем более мы с тобой об этом никогда не говорили. Я тебе ничего не обещал.

— Хам!

— А я и не отрицаю, что хам. И эгоист, и еще много похожих эпитетов можно бросить в мой адрес. Давай, я буду тебя терпеливо слушать. Нужна же тебе какая-то компенсация за дни нашей любви. Кстати не такие уже они и бездарные были, разве не так?

— Так, так! — воскликнула трубка и загудела короткими гудками.

Я остановил их, положив трубку на телефон. Подумал: «Почему так легко я воспринял весть о Линином замужестве? Все-таки в моей жизни Лина не была девочкой-однодневкой».

***

Позвонили с киностудии, попросили дать день на съемки. При этом пообещали, что вместо двух дней, которые оставались по договору, управятся за день. Это мне было на руку, и я, глянув на расписание занятости в театре, согласился на послезавтра. Завтра у меня должна была быть внеплановая «Полочанка».

А пока я вновь отправился на утреннюю репетицию. Андрон собирался прогонять спектакль, что уже даже немного начинало надоедать. Но переубеждать его в том, что лучше сделать репетицию только тех сцен, которые, по его мнению, тре­буют коррекции, — только зря терять время. Это то же самое, что переубеждать быка не отмахивать­ся хвостом от мух. Впрочем быка, пожалуй, можно было бы переубедить, а вот Андрона нет. Ну, и хрен с ним! И нечего тратить на это силы. Наконец, тут все в рамках трудового законодательства и никако­го нарушения: утренняя репетиция три — три с половиной часа и также вечерняя. Итого: семь трудо­вых часов.

Репетиция прошла не прогоном спектакля, как я думал, а только уточнением отдельных сцен. И, как ни удивительно, легко, даже весело. Андрон был в хо­рошем настроении, и это передавалось и другим. Ан­дрона можно было понять: отзывы, которые он по­лучил о спектакле, были даже неожиданными. Ведь что ни говори, а все те приметы, с которых прогно­зируется результат спектакля, не могут точно дать оценку его работе. Есть единственный критерий этой оценки — зритель. Понятно — критики, художники, литераторы, друзья-актеры. Но на этот момент, ког­да они в зале — они все зрители. Это потом уже, после просмотра спектакля, у каждого из них начнет сраба­тывать профессиональный инстинкт — и будут раз­бирать, и будут находить промахи, ошибки, удачи и неудачи. А пока, объединенные дыханием актерской энергии, что идет со сцены — все они зрители.

И вот первые отзывы этих зрителей Андрона об­радовали. И даже очень. Он превратился в ребен­ка, который занят любимой игрой, и игра все боль­ше нравится. Постукивая пальцем по сцене, стоял в зале, предупредил Званцова:

— Чтобы никаких волнений до конца спектакля. Закончится спектакль — вместе поволнуемся.

Званцов опустил голову, что аж подбородок упер­ся в грудь, маленькие глазки глянули из-подо лба, и он возмущенно фыркнул:

— Какое волнение до спектакля?! Что я, больной? Тоже скажете.

— Я скажу! Я обязательно скажу. Полная собран­ность и ответственность! — тряс бородой Андрон, но совсем легко и не сурово.

Спектакль прошел без накладок, если не считать одной, казалось бы, совсем малозначительной, тех­нической: чуть не возник пожар.

Электропроводка на заднике вдруг заискрила и по ней пробежали синеватые язычки пламени. Слава Богу, рядом были актеры, которые ногами разбросали в стороны переплетенные электропровода тем самым ликвидировав возгорание.

Зритель эту нестандартную ситуацию воспринял как световой эффект. Даже аплодисменты прозвучали. И счастье, что этот «световой эффект» закончился так легко. Театральные истории знают ни один пример, когда приходилось опускать пожарный занавес.