Ахто Леви - Бежать от тени своей

Шепни ему теперь словечко, способное посеять сомнение, – и он лишен покоя, готов развестись с женой, возненавидит детей, готов подозревать в бесчестности начальство. А если ему угодно избавиться от томительного однообразия – пожалуйста! Мы ему подсунем жену-красавицу, но первостатейную стерву. Или ей – мужа доброго, но пьяницу. И все у них полетит туда, куда нам и нужно, – к черту!

Впрочем, об этом долго рассказывать… Да и чего ради рассказывать о том, что понятно и ребенку: человек он и есть человек с присущей ему жадностью, умноженной завистью, его «глаза завидущие да руки загребущие» очень облегчают нам работу. Мы на всей планете создали такую атмосферу: кто не имеет, стремится иметь; кто имеет – иметь еще больше и не отдавать что имеет. Отсюда все распри между людьми. На одном полушарии земли миллионер окружает себя наемными убийцами для защиты себя и своего имущества, на другом – мещанин спит, привязав свой автомобиль тросом к ноге. И там и тут – оба несчастны из-за собственного счастья… Красота!

Человек, пожалуй, смог бы противостоять нам, не плодись он так безудержно. Был среди людей некий Мальтус, которого они обругали и подняли на смех. Он явно разгадал наши намерения и предупредил, чем может кончиться безудержное размножение человека. Мы сумели его скомпрометировать в глазах людей, и теперь они размножаются, не подозревая, какую мы им приготовили ловушку – голодную смерть на голой планете. Наша стратегия заставляет их с еще большей безжалостностью искать пути уничтожения друг друга, а это уже значительное продвижение к нашей победе. Угрозу, которая с нашей помощью нависла над их головами, они могли бы отвести, объединившись… Только грош цена тогда всем нам, если мы это допустим!

От меня здесь, конечно, мало зависит, для этого есть У нас личности поголовастее. Они в отличие от меня ходят во фраках, курят сигары, но… всякому черту свой приход, роптать не приходится!..

Так что я на своих старших братьев в смокингах могу полагаться безбоязненно – сколько их блистательных дел в сферах вашей человеческой политики я наблюдал!.. Они умело оперируют примитивнейшим средством разрушения человеческих взаимоотношений – палкой. Дав одним в руки палку, мы другим тут же подсунули дубинку. И вот первые изобрели топор, а другие, в свою очередь, меч. Сами черти поразились, с какой скоростью дело развивалось…

Моргнуть не успели, как появились такие «дубинки», которые никакая нечистая сила придумать не в состоянии. А конкуренции в изобретении этих вещиц и края не видно! Черти серьезно обеспокоены – взорвут ведь, подлецы, любимую нашу планету или доведут до того, что ни единой человеческой души на ней не останется, а тогда конец нашей мечте об аде: ведь идеальный ад возможен лишь с помощью человека и только при наличии человека.

Нам нужна не пустая планета, где мы будем в тоске развлекаться, набивая от скуки друг дружке шишки. Нам нужна планета с развращенными людскими душами, чтобы радоваться их разнузданному шабашу, греться в лучах их диких инстинктов. Кому нужны тогда какие-то котлы и сковородки, хвостатые, рогатые кочегары?! Мы просто будем руководить теми или иными страданиями, купаться в потоках крови, будем упиваться атмосферой, удушливой для людей и освежительной для нас, будем верхом кататься на гигантах человеческой мысли и таланта, подстегивая их ремнями, вырезанными из их любви, сострадания и милосердия. Их муки, теперь уже точно вечные, продлят нашу чертопляску, вольют в нас неисчерпаемые силы. Но как еще далек сей благодатный итог!

Однако – о, ничтожество! – ты, верно, не можешь взять в толк, зачем посвящаю я тебя во все это? Разве трудно догадаться? Ты же мнишь себя творцом!.. Верно, полагаешь, что я хочу внушить тебе, веру в нашу безграничную силу? В том-то и беда, что мы – обыкновенные трудяги и нет у нас всемогущей силы. Мы, к сожалению, зависим от вас, каждый черт от каждого из людей. Ведь мы – зло в вас. И вот мы в тупике: мы умеем создавать зло, но не умеем его остановить. Мы дали вам дубинку, а отобрать не можем. И то, что ты видел в Бухенвальде, и драконы, что тебе снились, это пустяки перед тем, что будет, если из-за вашего упрямства мы лишимся нашего ада… Поэтому я тебя прошу, как каждый большой или малый черт своего подопечного, не допусти, чтобы выжгли дотла планету. Убивайте, пейте, грабьте, но, пожалуйста, не теряйте голову! Прощай! Мне пора. Но мы еще встретимся…

Тут я обнаружил себя на улице совершенно незнакомого города и не сразу сообразил, что это Берлин. Посмотрел на часы, они показывали четыре утра. Вокруг ни души… Увидев телефон-автомат, позвонил Паулю. Он долго не брал трубку, спал, вероятно. Наконец услышал его встревоженный голос:

– Ты где?

Я сказал, что не знаю. Он по слогам продиктовал свой адрес и посоветовал найти такси. Когда я, наконец, вошел в его квартиру, он рассказал, что не мог меня удержать, что я, совершенно пьяный, ушел от него. Он пошел вместе со мной, но где-то потерял меня. Он меня искал и не находил, в полицию боялся сообщить.

– Ты все время сам с собой разговаривал! – сказал Пауль.

– Я с чертом разговаривал, – ответил я ему, и он сказал, что охотно мне верит.

В оставшиеся дни мы шатались с ним по городу, смотрели на него с высоты телевизионной башни, сидя за столиком вертящегося вокруг своей оси ресторана, и я радовался живописной панораме Берлина, в котором смешалась современная и древняя архитектура.

Потом мы побывали у красавицы Мадлен, посещали превосходные пивные, и лишь дважды я попал впросак: когда не заплатил в общественном туалете, и во второй раз, когда переходил улицу на красный свет. Оказывается, берлинцы считаются со светофорами…

Ко дню отъезда, после последних бокалов пива, меня отвезли к делегации. И снова Шёнефельд, снова стюардесса подает к обеду вино, снова под нами Польша, а до аэродрома в Шереметьево рукою подать. В мозгу беспокойная мысль: встречает ли меня «почетный караул» или нет, Конечно, оркестра и цветов не будет, но… будем скромными.

«Почетного караула», слава богу, не было.

Весна. Лето на носу. Если и Келлер еще жив – что может быть лучше!

Удивительно мало надо иногда человеку, чтобы мир, еще вчера казавшийся ему безнадежно мрачным, преобразился! Еще вчера я работал, мобилизовав всю свою волю, подгоняемый скорее самолюбием, нежеланием признать собственное бессилие, чем вдохновением. Сегодня и на самом деле бессилие отступило – я ощутил свежие силы и весьма продвинул работу. Она даже не казалась мне работой, а веселой увлекательной игрой – так все легко, играючи получалось! И все благодаря одному только сознанию – я не убил.

Да, наконец стало известно, что черепная коробка Келлера оказалась достаточно прочной и полученное ею сотрясение, хотя и сильное, как будто даже не отразилось заметно на его умственных способностях…