Лебедев Andrew - Орёлъ i соколъ

Солдатики получили возможность отдавать свою способность к переходу после смерти в новый уровень игры, и получать взамен некие реальные блага в нижнем уровне…

Они толпами выстраивались в пунктах обмена – где за условную часть "души", выраженную в процентах, они получали виртуальную еду, здоровье, пуленепробиваемые доспехи, новое, более мощное оружие и патроны. Пункты дьявольского обмена имели соответствующие вывески – кабак, публичный дом, игорное заведение…

Введя такое программное нововведение, Олег чуть было не потерял всех солдат – с таким радением все ринулись продавать свои виртуальные души.

Что может их остановить в их рвении отдавать некую сомнительной ценности способность – за вполне реально ощутимые утилитарные блага?

А если экстраполировать это на реальный мир, который еще более усиливает философскую значимость явления?

Ценность материального в материальном мире куда как более ощутима в сравнении с трудно-оцениваемым иррациональным.

Душа против денег!

Химера, тень, воздух – против реальных золота, автомобилей, квартир и красивых женщин!

Что может удержать его солдатиков от массового паломничества к пунктам обмена?

И что удерживает людей в этом мире?

Во-первых, в этом мире оппонент творца не у каждого принимает к обмену его товар…

А во-вторых, в этом мире, хоть и не имеют люди достоверной информации о высшем уровне Жизни Вечной, ради которой и надо сохранить бессмертную душу, но многие имеют твердую веру… И именно вера эта и не дает пойти на бесовской обмен.

Значит, надо дать солдатикам виртуальный эквивалент веры!

А это уже попытка философской анимации.

Олег призадумался.

И пока, чтобы оппонент не переманил всех солдатиков, заложил в каждого из них внутренний индивидуальный таймер – и информацию о риске реально выключиться, то есть умереть – через десять условных часов игры, если ты продаешь душу.

Для остальных солдат – жизнь ограничивалась только пулями и снарядами противника.

Умереть от старости или болезни виртуальный солдатик просто не умел.

Однако, по статистике игры, редко кто из солдат, проживал даже и пять часов…

Только те, кто продавал душу за доспехи, за мощное оружие, за лекарства от виртуальных ран, те, бывало – задерживались в игровой жизни подольше…

Значит, теперь, Олег как бы установил для солдатиков факт неизбежной смерти, неумолимо следующий за продажей души. И перед каждым солдатиком теперь была дилемма выбора – либо оттянуть смерть от пуль и снарядов, продав душу за броню и за здоровье, но неизбежно выключиться через десять часов, либо рисковать, но сохранив душу, иметь шанс – если не убьют, то бегать и двадцать, и тридцать и сорок часов…

Но все равно это был жалкий эрзац!

Это не был заменитель веры…

Но тем не менее, часть солдат больше не вставала в очередь к обменникам…

А почему? …

– А что вы имели в виду, когда сказали, что тридцать седьмого года не будет? – спросил Сталин.

Иосиф Виссарионович слегка грипповал и поэтому был одет совсем по-домашнему, в свитере грубой ручной вязки и в темно-синих шароварах, которые обычно носят грузинские крестьяне. Официальность его облику должен был по идее придавать лишь полу-военный китель зеленого сукна, но и тот в сочетании с вязаными носками на ногах вождя, обутых в мягкие грузинские домашние чуни, выглядел не слишком государственно.

– Так что вы имели в виду, когда говорили, что тридцать седьмого года не будет? – переспросил Сталин, не дождавшись ответа в томительно затянувшейся паузе. Он поднялся из-за стола и неслышными шагами прошелся по кабинету. Ступни руководителя партии мягко тонули в ворсе дорогого ковра. Но Олегу казалось, что и убери ковер, Сталин все равно будет двигаться совершенно бесшумно, словно охотник Чингачгук в своем индейском лесу. Таков он – этот грузинский тигр. Ему только попади в лапы! Недаром, его так боялись все эти так называемые силовые министры, и Ежов, и Ягода, и Берия… Формально сила вроде как у них… И ему бы – партийному аппаратчику бояться, их – их, у кого в подчинении тысячи тысяч ни в чем не сомневающихся мужчин с наганами и в фуражках цвета "василек" – этаких ландскнехтов "без страха и упрека", признающих только одно – приказ хватать, тащить и рвать на куски… но по факту, не он их боялся, а они всегда пред ним трепетали. И идя на эшафот, некоторые из них истово кричали, "да здравствует Сталин"…

Так какой же великой гипнотической силой надо обладать, чтобы не просто по-удавьи глядеть на кролика, и не на беззащитного, а на вооруженного кролика. И не на кролика совсем! Разве про кровавого полового извращенца Ежова можно сказать, что он – кролик? Или сказать это про тончайшего пройдоху Берию? И разве удав, который глядит в глаза кролику, он разве допускает, что у его жертвы есть по-крайней мере наган в кармане? А и не только наган, но и сотня тысяч вооруженных подчиненных с такими наганами?

И почему ни Сталин, ни Гитлер не боялись подпускать к себе в ближний круг вооруженных людей? Гитлер даже после покушения Штауфенберга в сорок четвертом, не велел охране отбирать пистолеты у тех офицеров, что прибывали с фронта для вручения им "рыцарских" крестов.

– Так что вы имели в виду, когда говорили, что тридцать седьмого года не будет?

Они сидели в большом рабочем кабинете вождя на его Кунцевской даче.

Шел дождь.

Олег приехал из Рассудова с накопившимися делами, которые требовали резолюции "самого".

– Я думаю, что целесообразно будет организовать показательный процесс над теми изменниками, что развалили созданное партией Сталина и завоеванное в Великой Победе советского народа, – ответил Олег.

– Это правильная мысль, – кивнул Сталин пососав пустую трубку.

Врачи не советовали ему курить, когда он болел.

– Это правильная и хорошая мысль, внутренних врагов необходимо судить нашим советским судом.

Олег вздрогнул.

Он уже предвосхитил то, что дальше скажет вождь. Каков ум! Каков государственный гений! Ведь только позавчера Олег показал им – Сталину, Молотову и Берии фильм о Нюрнбергском процессе. И они молча, два часа не проронив ни слова, глядели в небольшой экран Олегова ноутбука.

И вот уже сегодня вождь принял решение.

Вот сейчас он скажет об этом.

Вот сейчас.

– И я считаю, что над главами тех режимов, что виновны в преступлениях перед свободолюбивыми народами Югославии и Ирака, тоже необходимо организовать процесс, – твердо сказал Сталин. И добавил, сделав жест рукой, будто ставя точку, – международный процесс.

– В Гааге, – уточнил Олег.

– Можно и в Гааге, – кивнул Сталин.

– А государственными обвинителями Вышинский и Руденко? – спросил Олег.