Аркадий Стругацкий - Ведьма

Ранняя весна. Запущенный парк. Голые черные деревья. Пятна серого снега перемежаются пятнами грязи пополам с прошлогодней бурой травой. Над всем этим — странное сиреневое небо. В небе кружит бесчисленная стая черных птиц. Птицы орут хриплыми каркающими голосами: «Пр-росто! Пр-росто! Р-разумно пр-росто! Р-разумно! Пр-росто!»

Среди черных древесных стволов стоит неподвижно в крайне неудобной позе человек — одной ногой в сером сугробе, другой ногой в бурой мочале пополам с грязью. На нем строгий выходной костюм, голова непокрыта, ветер шевелит редкие тонкие волосы.

«Пр-росто! Пр-росто! Р-разумно!» — хрипло орут птицы, кружась в сиреневом небе, а человек плачет. Лицо его выражает ужас и судорожно подергивается, словно бы от приступов невыносимой боли, дрожащие губы шевелятся, и сначала мы не слышим, что он говорит, но затем стонущий голос его пробивается сквозь птичий ор:

— ...Господи, что же это?.. Боль какая... Я не могу двинуться!.. Кто-нибудь, помогите!.. Ради бога... Я не могу... Больно, как больно-то!.. Лиза, где же ты?.. Помоги, Лиза! Больно!..

Он стоит неподвижно в нелепой позе, плачет и бормочет, и кружатся и орут черные птицы, и вдруг, покрывая все эти звуки, слышится шепот!

— Ну что ты, Максим? Успокойся, успокойся, я здесь, я с тобой... Где же вода, наконец? Накапайте пять капель, скорее!

И вот нет ни черных деревьев, ни сиреневого неба с черными птицами, ни застывшей в нелепой позе человеческой фигуры.

В уютном мягком свете ночника мотается из стороны в сторону голова человека на подушке, текут слезы из зажмуренных глаз, и холеная женская рука подносит к шепчущему рту стакан с желтоватой жидкостью.

— Успокойся, Максим... Вот, выпей... Ну выпей же, прошу тебя...

Яркий солнечный день. По-весеннему грязная улица. Грязная мостовая с кучами грязного тающего снега по краям, грязные, покрытые лужами тротуары, грязные обшарпанные стены домов, грязные, непромытые окна.

По тротуару, аккуратно обходя лужи, идет немолодая женщина в скромном опрятном пальто, на голове платок, в руке увесистая сумка, из которой высовываются горлышки молочных бутылок и край пшеничного батона.

Впереди спиной к ней стоит грузный человек в мятом берете и поношенном сером плаще — стоит, упершись правой рукой в стену, а левой, судя по оттопыренному локтю, держась за грудь. У ног человека, прямо в луже, валяется битком набитый затерханный портфель.

Женщина минует человека, делает еще несколько шагов и оглядывается. Человек действительно держится за сердце. Плащ расстегнут, мокрое от пота лицо выражает муку, широко раскрытый рот страдальчески заглатывает воздух, глаза полузакрыты.

Женщина нерешительно спрашивает:

— Что с вами? Вам плохо?

Человек, не открывая глаз, дважды медленно кивает. Женщина возвращается к нему, берет под локоть.

— Вам помочь?

Человек опять дважды кивает.

— Пойдемте ко мне, это рядом.

Человек отрывает руку от стены, тычет пальцем себе под ноги. Женщина сначала не понимает, затем догадывается:

— Ах, портфель? Я возьму, не беспокойтесь.

Она берет портфель в ту же руку, в которой несет сумку, осторожно обнимает человека за талию, и они очень медленно, едва переступая ногами, бредут по тротуару.

Идти, действительно, недалеко. Шагах в двадцати женщина толкает дверь, и они вступают в темный вестибюль, мощенный керамической плиткой и до того загаженный, что даже с экрана несет кошками. Из вестибюля вверх ведут столь же загаженные каменные ступени, огороженные ржавыми перилами, но подниматься, к счастью, не надо: женщина тут же сворачивает налево, к двери с облупившейся краской и овальной табличкой, на которой среди черных пятен можно различить цифру «23».

Женщина достает ключ, открывает дверь и через темную прихожую вводит незнакомца в комнату.

Комната невелика и ее чистота и опрятность составляют разительный контраст с грязью за дверью. Чистенькие светлые обои на стенах, чистенькая светлая занавеска на единственном окне, чистенькое покрывало на узкой кровати, чистенькая белая скатерть на круглом столике. Еще два мягких стула с обитыми ситцем сиденьями и портновский манекен в углу завершают обстановку.

Незнакомец грузно опускается на стул и некоторое время сидит неподвижно, широко расставив ноги и, держась за сердце, глотает воздух. Женщина опускает портфель и сумку на пол, выходит из комнаты и возвращается со стаканом воды.

— Выпейте...

Незнакомец тычет рукой в сторону портфеля.

— Там... — хрипит он. — Валидол...

Женщина садится на корточки и раскрывает портфель. Брови ее недоуменно поднимаются, но она тут же принимается за дело. Из портфеля извлекаются: толстая папка с ботиночными тесемками, нелепый старый счетчик с обрывками провода, новенький игрушечный автомобильчик, еще один новенький игрушечный автомобильчик, пустая бутылка из-под дорогого коньяка, Евангелие на японском языке... Женщина шарит на дне опустевшего портфеля, озабоченное лицо ее вдруг проясняется, и она достает слегка помятый жестяной цилиндрик с валидолом. Торопливо отвинчивает крышку, трясет цилиндрик над ладонью. На ладонь выпадает одна-единственная таблетка. Женщина протягивает ее незнакомцу.

Тот кладет таблетку под язык и некоторое время шумно сопит и облегченно постанывает, не открывая глаз. Женщина укладывает все барахло обратно в портфель, а когда она, застегнув (не без труда) замок, поднимает глаза на незнакомца, он уже вытирает ладонью мокрое лицо и благожелательно смотрит на нее сверху вниз.

— Вот ведь как бывает, — произносит он хрипло.

— Бывает... — соглашается женщина, поднимается и садится на стул напротив незнакомца. — Вам лучше?

— Лучше. Совсем хорошо.

— Ну, я рада.

— Спасибо.

Они смотрят друг на друга.

— Меня зовут Оскар, — сообщает незнакомец.

— А меня — Марта.

— Марта... Да, действительно, Марта. Вот, Марта, ходишь так, ходишь, а потом в одночасье брык! — и пой отходную.

— Надо беречься.

— Надо-то надо... А у вас как?

— Что — у меня?

— У вас как сердце? Не шалит?

— Нет, сердце не шалит.

— А что?

— Что — что?

— Ну, с сердцем в порядке у вас, а что неладно? Ведь что-нибудь да неладно, а, Марта?

Марта, отведя взгляд, сухо произносит:

— У каждого свои болячки.

— Да-да-да, это истинная правда. Извините. Значит, последствия все же ощущаются?

Марта с изумлением смотрит на него.

— Какие еще последствия?

— Ну как же... Тогда, с автобусом-то...

Марта встает, глядит на Оскара почти с ужасом.

— А вы-то откуда?.. — шепотом говорит она.

— Да чего там, это же никакой не секрет...

Оскар сует руку за пазуху и извлекает пухлую записную книжку, перетянутую резинкой. Снимает резинку и принимается листать засаленные странички, бормоча себе под нос: