Бектас Ахметов - Чм66 или миллион лет после затмения солнца

– Умный. – Она вновь прыснула. – Ой, не могу!

– Ты что, крестьянка?! – Аленов покраснел. – Что ты хочешь этим сказать? По-твоему, я из Гондураса?

Умка, запрокинув голову, укатывалась.

– Ну не из Гондураса, конечно. – Она уже не могла остановиться. -

Раньше вы мне казались ужасным пошляком.

Фая, Ушка, Альбина переглянулись. Умка не дает никому слова сказать.

…Прошел час. Все женщины, кроме Умки, разошлись по домам. Водка кончилась. Мужики скинулись и я побежал в магазин. . Когда вернулся, в комнате уже и мужиков не было. Умка сидела одна.

– Где все?

– Кто где… – ответила Умка и спросила. – У тебя есть сигареты?

Она курила, копалась в сумке и вздыхала.

– Кажется, я перебрала.- сказала она и спросила. – Ты проводишь меня домой?

– Провожу. Только сначала мне надо в одно место сходить.

– Пожалуйста, побыстрей. Туда и обратно.

На улице тепло. Я нес портфель аспирантки, а она почему-то плакала. "Умка женщина с придурью, но красивая. – думал я.- Что это ей взбрело взять меня в провожатые?".

Дошли до ее дома, я передал ей портфель. Глаза у нее высохли.

– Передавай привет тете Шаку. – сказала Умка.

У Шефа одна за одной две поездки. Первая – на две недели командировка на Запорожский металлургический комбинат. Вернулся довольный.

– Хохлы гостеприимный народ. Особенно хохлушки. Жаль не получилось съездить в Херсон.

В Херсоне живут братья Зелинские. Шеф не переписывался со школьными друзьями, но от кого-то слышал, что Микола с Серегой по окончании института в Одессе осели в Херсоне.

Через неделю из Запорожья пришло письмо с фотографией девицы в купальнике. На обороте надпись: "Коханный мий".

В конце августа Шеф поехал на картошку в Кокчетав. Остановился на один день у Нурлахи, который не преминул его отвести к дяде Абдулу.

Шеф расцеловал дядю, последний прослезился и подарил племяннику четвертак.

– Гляжу, – рассказывал о встрече Шеф, – навстречу канает наш

Валера. Так похожи, что чуть не офонарел.

– Нуртас порадовал кокчетавскую родню своим нравом. – говорил позже Нурлаха. – Все думали, что приехал задавака. А он всех целует, зовет в Алма-Ату в гости.

А что задаваться, если дают деньги? Опять же, Шеф никогда не выпендривается. Тем более перед родичами. Я – другое дело. Подумал бы, прежде чем лезть с поцелуями.

Шеф переправил Доктору тридцать рублей и советует мне и Ситке не переживать за него.

– Ничего с ним не случится.

Доктор с год как в Долинке, сангороде для туберкулезников.

"Забота и цель здесь одна – убить время. – писал Доктор. – Здесь оно течет медленно. Зэки ничего не делают, слоняются и живут мыслью, где перехватить плаху чая, пачку сигарет…".

Письма Доктора образец проникновенности. Язык обогатился ударными, точными словами, которые у Доктора пригнаны так прочно и компактно, что поневоле спрашиваешь себя: "Зачем он пошел учиться на инженера?".

Доктора я мало, когда видел с книжкой в руках, читал он больше газеты, журналы. Присущая ему легкость, с которой он заговаривал зубы своим жертвам, проявляется и в письме.

В сангороде Доктор пишет зэкам надзорные жалобы, письма любимым.

Самому ему, кроме нас, писать некому.

Зэк живет письмами с воли. На воле живут мечтами.

О загранке я не помышлял. Было не то, что не до нее – реальность такова, что я не пройду спецпроверку. В анкете туриста выезжащего в капстрану указывается место работы и адрес всех без исключения родных. Из-за Доктора в капиталистическую страну меня не выпустят.

Кроме того сведения о Ситке Чарли и Джоне в КГБ усугубят интерес к самому млашему представителю семейства – может и он ненормальный?

Матушка об анкете не слышала и говорила о поездке за границу, как о вполне реальном мероприятии.

– Саган шетелге барпкелю керек.

Папа против: "Рано еще". Мама мотает головой: "Самый раз". Потом, мол, поздно будет.

Пришел домой на обед, а в квартире запах корвалола. На кухне соседка, тетя Софья и мама. На соседке лица нет.

– Тетя Софья, что с вами?

– Успокой маму. – соседка чем то перепугана.

Держа руку на сердце, тетя Софья ушла.

– Что случилось?

– Вздумала меня запугивать. – Матушка быстро дышала и ставила сковородку на плиту. – Я ей показала.

Обычный разговор соседок перешел в невинный спор, после которого тетя Софья потеряла осторожность и пригрозила маме, что скажет мужу, дяде Асету, чтобы тот приостановил выход в издательстве Валериного перевода. На что Ситок не замедлила выставить заслон:

– А я тебя посажу. – спокойно сказала мама.

– Как? За что? – опешила тетя Софья.

– За взятки.

– Какие взятки?

– Думаешь, я не поняла, почему ты все время болтаешь о взятках в твоем институте? Мне все про тебя известно. – Ситок брала неустрашимую тетю Софью на арапа с присущей ей прямолинейностью и легкостью, с которой маме привычно говорить о вещах малоприличных, но необходимых для того, чтобы создавать вокруг себя пространство порядка и справедливости. – Сейчас позвоню в ОБХСС. Хочешь?

– Шакен, что вы делаете?

– А ты что делаешь? Муж твой главный редактор издательства. И что? Тьфу! Ты понимаешь, кому угрожаешь?

Тетя Софья все поняла и попросила корвалол.

Соседка с первого этажа Фирюза, жена поэта Гарифуллы, работает в библиотеке. Женщина лет тридцати, в самом соку. От Гарифуллы у нее маленький сын. Поэту под пятьдесят, он хорошо выпивает, мало зарабатывает и часто впадает в ревность.

Мама рассказала Фирюзе, как ей удалось пресечь самоуправство

Софьи. Молодая соседка посмеялась, и как видно, ничего не поняла.

Потому как сама по секрету поведала Ситку о том, что у нее появился любовник. Любовник не простой, не трухлявым писателям чета.

Берикполу под 60 и работал он начальником отдела кадров Министерства торговли. Кадровик регулярно снабжал Фирюзу сервелатом, свежей кониной, растворимым кофе, индийским чаем в полукилограммовых металлических банках и еще чем-то еще таким, от чего мама немедленно загорелась и сказала соседке:

– В ЦУМ поступили немецкие ковры и морозильники "Минск".

– Ну и что? – спросила Фирюза.

– Как ну и что? Пусть твой Берикпол достанет мне ковры и морозильник.

Соседка обиделась и сказала, что мама не заслужила почестей от

Минторга.

На следующий день матушка позвонила Берикполу.

– Это апашка твоей Фирюзы. Ты не поможешь мне с немецкими коврами и морозильником?

Кадровик, как и его любовница, не слышал анекдот про Обком, который звонит в колокол, почему и послал Ситка далеко подальше.

Есть упоение в борьбе. Мама позвонила в отдел торговли ЦК. Попала на заместителя заведующего.

– Куда смотрит Центральный Комитет? Номенклатурная единица

Берикпол Бопешев позорит звание фронтовика, на взятки содержит любовницу, разрушает семью уважаемого в республике писателя.