Феликс Рахлин - Грудь четвертого человека

Другой мой сосед на том фото – Володя Григорьев из Кузбасса: один из наших взводных интеллигентов. Немногословный, очень чистоплотный, пунктуально добросовестный, он из солдат еще при мне был выдвинут в младшие сержанты. Умный был и уважительный к людям, – приятно вспомнить. Хорошо, что эта карточка сохранилась; на общем фото

(август 1955) его нет – да и, кажется, быть не могло: он прибыл к нам позже – в осенний призыв того же года.

Жаль, нет на общем фото писаря Тарасова, ставившего всех новоприбывших на пищевое довольствие, а также и другого писаря – бурята Степанова, похожего на всех монголов, человека добродушного, но, как многие добродушные люди, невероятно взрывчатого: однажды в казарме на моих глазах он, повздорив с кем-то, запустил в

"противника" табуреткой, но, как в большинстве таких случаев,

"промахнулся"…

Нет и Вани Конончука – нашего взводного шофера и, в силу своей предприимчивой натуры, "бизнесмена"-фотографа. Фотография была его маленьким, но приятным гешефтом: перемножьте-ка рублей по пять за снимок (а то и по десять) на количество позирующих… Правда, это в ценах еще 1955 года, не 1961-го, так что не пугайтесь… А нет фотографа на снимке по той простой причине, что он ведь и снимал!

Ваня-Трекало, Ваня-Ботало – таковы были его прозвища. Болтун и нахал был ужасный, но именно этим, как ни странно, обаятельный – потому что и нахальство его носило какой-то безобидный, явный, открытый характер. Например, купит Конончук себе баночку "сгущенки", проделает в ней дырочку – и сосет, посмеиваясь. Обсосет, обслюнявит, а потом вдруг оторвется от нее, протянет банку тому, кто в этот момент, сглатывая слюну, смотрит на него с невольной завистью, и, якобы простодушно, предлагает:

– Хочешь?

От вкуснятины редко кто отказался бы. Но приложиться губами к засмоктанной дырочке вряд ли кому приятно… Ваня это понимает – и громко смеется над ситуацией, гордый тем, как он здорово придумал: ни с кем не делиться лакомством!

Вообще-то в армии щедро угощают товарищей, презирают жадных.

Рассказывали такой случай, происшедший в нашем полку за год до того, как мы прибыли. Один прижимистый солдат хранил в тумбочке посылку и по нескольку раз в день улучал момент, чтобы полакомиться содержимым. Забегая в казарму, он открывал замочек на тумбочке своим ключом и, отгораживаясь собственной спиной от возможных претендентов на лакомство, поглощал его сам. Решив проучить сквалыгу, товарищи подобрали ключик, съели содержимое посылки, а в опорожненный ящик посадили кота. В намерении опять отведать вкусненькое, владелец посылки раскрыл тумбочку, и из ящика, радостно мяукая, прямо на него выскочил мнимый "вор"…

Коренастый и круглый Попович черноволос, и, как у всех чернявых, у него крепкая, жесткая, быстрорастущая борода. В армейских условиях иметь такую всегда хлопотно: бриться приходится при помощи холодной воды, что и малоприятно (особенно зимой), и, главное, малоэффективно. А в палаточных лагерях нет даже тех скудных удобств, какие имеются на зимних квартирах.

Петро вечно строит какие-то прожекты, он недаром читает газеты – у него в голове скопилось множество разнообразных сведений, которые он стремится употребить в дело.

– Рахлин, – обращается он ко мне как к признанному взводному консультанту по всем вопросам. – От, припустим, мне, блин-переблин, остозвиздела моя борода. А чи не можно от нее, на хрен, отказаться?

– Петро, ну, сам подумай: что ты несешь? – отвечаю я ему. -

Рассуди: ну, как ты откажешься от бороды? Ну, откажись: а она все равно вырастет.

– Припустим, ты прав, – отвечает закарпатский украинец

Попович, используя, вместо русского допустим, его украинский эквивалент. – А от, припустим, чи нема такого засоба: вывести у себя на морде волосы совсем на хрен?

Меня тоже захватила эта проблема. Ведь и я – читатель и почитатель новостей, а вынужденно частое бритье и мне доставляет массу хлопот.

– Знаешь, – говорю я своему корреспонденту, – в Москве есть

Институт красоты. Я читал – точно есть! Там наверняка имеются по этому делу специалисты. Напиши туда запрос.

– А ответят?

– Петро! – с упреком в голосе говорю я. – Ты в какой стране живешь? ОБЯЗАНЫ ответить! Тем более – тебе как военнослужащему.

– А где адрес взять? Улицу, номер дома… Ты знаешь их адрес?

Адреса я не знал. Но Петру ответил:

– Не надо там никакого адреса. Напиши на конверте просто:

"Москва, Институт красоты".

Сказано – сделано. Я ему и письмо продиктовал:

"Москва, Институт красоты, Директору.

Уважаемый товарищ Директор!

Прошу сообщить, есть ли надежный способ удаления растительности на лице. Мне очень надоели борода и усы, а что делать, чтобы они не росли, не знаю. Может быть, специалисты вверенного Вам Института могут мне помочь?

С уважением – П. Попович,

Приморский край, Молотовский район,

с. Чернятино, вч 51913 "А"

Пятизначным номером войсковой части был обозначен наш 1137-й зенитно-артиллерийский полк 3-й танковой Харбинской дивизии, литерой

"А" – взвод разведки. Сюда и прибыл довольно скоро (учитывая расстояние от Москвы) вот какой ответ:

Уважаемая тов. П. Попович!

На Ваш запрос сообщаем, что растительность на лице у женщин уничтожается в Институте врачебной косметики методом электроэпиляции. Этот метод радикален. Продолжительность курса -

(назван был какой-то весьма внушительныйпериод времени: то ли много недель, то ли несколько месяцев). Для лечения необходимо приехать в Москву. Проезд и проживание – за счет клиента.

Лечение – платное. Стоимость лечения – (и опятькакая-то оглушительная цифра!).

С уважением – (должность, подпись, дата).

Уж как дружно мы смеялись над Петром, как сочно и смачно над ним подтрунивали… С тех пор и обращались к нему не иначе, как:

– Уважаемая Петро Попович!

Помнит ли мой уважаемый читатель, что женился я в апреле, а уже в сентябре был призван в армию и уехал от молодой жены на другой край колоссальной державы? Притом, из этих пяти месяцев один ушел на поездку к родителям в лагеря. Кроме того, это вообще был в нашей жизни особый период: в апреле и мае мы сдавали экзамены за последний институтский семестр, в июне – государственные выпускные экзамены. В августе уехали по "распределению" на работу в деревню.. А в сентябре меня призвали.

Так что я в ответственную минуту жизни, вроде горьковского Барона из пьесы "На дне", мог бы признаться: "У меня в башке царит какой-то туман!" Попав в армию, ловил себя на мысли, что плохо помню облик своей жены. И оба мы, в силу своей молодости, казавшейся нам неисправимой, стали на расстоянии десяти тысяч верст друг от друга мечтать о том, что летом, во время своего учительского