Майкл Корда - Богатство

– О, да. Без сомнения. – Он еще крепче сжал ее руку. – Я чувствовал ужасную боль. Никогда не испытывал ничего подобного.

– Бен Киддер считает, что у тебя был сердечный приступ. И я тоже, Артур.

– С моим сердцем все в порядке.

– Все равно, нет никакого вреда в том, чтобы полежать и отдохнуть, пока придет врач.

– К черту врачей! Я не хочу, чтобы ко мне относились, как к инвалиду.

Она готова была его ударить – не для того она спасала ему жизнь, сказала она себе, чтоб на нее кричали за проявление заботы – затем заметила выражение его лица. На нем читался страх. Перед чем? – удивилась она. Перед правдой, которую скажет ему доктор? Или перед тем, что правду узнает о н а? И к а к о й будет правда? Возможно, не более, чем признанием, что он – шестидесятичетырехлетний человек с шестидесятичетырехлетним сердцем? Если он ненавидит слабость в других, насколько же больше он ненавидит слабость в себе самом!

Его вспышка, как ни странно, вернула румянец на его щеки. Она также явно вернула его обычные хорошие манеры.

– Прости меня. Я не должен был повышать голос. Я вел себя, как последний идиот, а ты спасла мне жизнь. – Он покачал головой. – Когда я был мальчишкой, мой кузен утонул в этих водах. Так что, кому другому, а мне следовало понимать. – Он потянулся и нежно погладил ее по щеке. – Ты вела себя чертовски храбрее, чем я заслужил.

– Я была испугана до потери сознания.

– Ты сохранила достаточно сознания, чтобы найти меня. И вытащить на берег. Не многие смогли бы так поступить. – Он улыбнулся – впервые с тех пор, как оставил ее на пляже, чтобы уйти купаться. – Смею сказать, не каждый бы и з а х о т е л спасти меня.

– Ты еще покричи на меня, и в следующий раз я, может, тоже этого не сделаю.

Улыбаясь, он на миг закрыл глаза. Затем его настроение переменилось, углы рта опустились.

– Я д у м а л там о Роберте – и о том, какая будет ирония судьбы, если я утону. Но это была не единственная моя мысль. Знаешь, предполагается, когда тонешь, перед глазами должна промелькнуть вся твоя жизнь – во всяком случае, так утверждают. Но ничего такого не случилось. Честно говоря, я был слегка разочарован. Вместо этого я подумал: "Проклятье, я потеряю Александру!" И совершенно неожиданно у меня оказалось достаточно сил, чтобы доплыть до скалы. Заметь себе, я ее в и д е л, она была всего в нескольких ярдах, – но не мог достичь. Потом я подумал о тебе, и следующее, что я помню – как ударился головой об этот проклятый камень. Замечательно, правда? Видишь, ты спасла мою жизнь не один раз, а д в а а ж д ы!

– Я собираюсь спасти ее и в третий раз, уговорив тебя полежать и отдохнуть.

– Ничего подобного я делать не буду. – Он резко сел и застонал. – Черт! Слаб, как котенок. Послушай. Я собираюсь задать тебе вопрос. И хочу, чтобы ты дала мне честный ответ. Хорошо?

Она кивнула. Ей не нравились подобные игры. Обычно, когда люди заводят песню с плясками насчет честности, они собираются сказать то, чего не хочешь слышать, или задать вопрос, на который ты не хочешь отвечать. Из-за разговоров о честности и серьезных вопросов ей всегда хотелось сослаться на Пятую поправку к конституции [30], но некая настойчивость в его голосе заставила ее понять, что это для него важно.

– Я должен знать, Алекса – и хочу правды, запомни это: ты меня любишь?

Она взглянула на него. Выражение его лица было серьезно, как у судьи, синие глаза неотрывно смотрели на нее. Она прикрыла глаза, и несколько мгновений сидела молча, чувствуя, как ее охватывает паника, точно так же, как в волнах, и легкое сожаление, что эта тема затронута подобным образом. Затем она осознала, что может дать только один ответ.

– Да, – тихо сказала она.

– Это все, что мне нужно знать. Тебе ведь не хотелось этого говорить, правда? Ты, фактически, и не сказала. И не говорила. Из-за меня? Или по какой-то другой причине?

– Артур, к тебе это не имеет никакого отношения. Я говорила людям: "Я люблю тебя", зная что это неправда. Это ужасное чувство. А когда я говорила: "Я люблю тебя", и это б ы л о правдой, это никогда не приносило мне ничего, кроме горя. Или горя тому человеку, которому я это говорила, что еще хуже.

– Да, я согласен, что "Я люблю тебя", возможно, самая затертая фраза в английском языке. Кстати, бабушка обычно рассказывала об этом замечательную историю. Кажется, вскоре после того, как она вышла за Кира, однажды утром она подождала, пока он усядется за завтрак, и спросила: " Кир, ты правда меня любишь?"

Один Бог ведает, как она набралась для этого храбрости. Тем не менее Кир разложил на коленях салфетку, очистил вареное яйцо и сказал: "Послушай меня: я полюбил тебя со дня нашей встречи, я люблю тебя сейчас, я всегда буду любить тебя. Это мои окончательные слова на данную тему, и я больше никогда не желаю слышать об этом снова!"

Он рассмеялся, и она тоже, радуясь его возвращению к нормальному состоянию. Неожиданно ее развеселил образ Кира Баннермэна, в накрахмаленном воротничке и ботинках с высокими застежками, излагающего молодой жене то, что должно быть первой и последней романтической дискуссией в их браке.

– Возможно, мы с Киром составили бы хорошую пару.

– Что ж, он разбирался в дамах – хотя во всем остальном придерживался узких и прямолинейных взглядов. Он любил, чтобы за столом в Кайаве сидели привлекательные молодые женщины, и с ними он мог быть очарователен, когда хотел. Да, ты бы нашла общий язык со стариком. Он не тратил лишних слов и не давал обещаний, которых не мог сдержать.

Она взглянула с определенной осторожностью.

– А мне полагается дать обещание?

Он кивнул. Смех, казалось, истощил его новообретенную энергию.

– Несколько, – мрачновато сказал он.

– Валяй.

– Первое не составит проблемы. Этот… хм… инцидент никогда не происходил. Ни одного слова, никому.

– Артур, ты знаешь, что я не стану болтать. Но Киддеры? Миссис Киддер явно живет сплетнями.

– Не стану спорить. Зимой это все, что остается здесь делать – сплетничать и готовить подарки к Рождеству. Однако Киддеры поступят, как я скажу. Поверь, здешние землевладельцы не имеют секретов от местных жителей. Но местные никогда не откровенничают с чужаками.

– Тогда какое следующее обещание?

– Это будет тяжелее. Мой шестьдесят пятый день рождения – меньше, чем через год. Это дает мне время завершить преобразования в Тресте. О, я составлю к тому времени документ, просто, чтобы чувствовать себя в безопасности. Я больше не собираюсь купаться в ледяной воде, можешь быть уверена, но э т о заставило меня понять, каким дураком я был, не изложив свои мысли на бумаге. В любом случае я хочу, чтоб ты вытерпела до тех пор нашу нынешнюю связь, как бы утомительна она для тебя ни была.

– Артур, я не собираюсь никуда уходить. Я не для того тебя спасала, чтобы бросить.