Андрей Волос - Недвижимость

— только лампочки помаргивают. Из этой пачки — ширк… ширк… ширк… А из этой? Ширк… ширк… ширк… А из этой? Ширк… ширк… ширк… А из девяноста? Тоже хорошо. Ну просто золото, а не деньги. Теперь под ультрафиолет. В пальцах — фр-р-р-р!

Полосочка светится? Светится. Следующую — фр-р-р-р! Светится.

Остатки — фр-р-р-р! Нормально. Пишу на листке — $ 39 000 (тридцать девять тысяч USD). Это для себя. Для памяти. Для надежности. На всякий случай, в общем. Кладу в кассету деньги и бумажку. Закрываю.

— Все, — говорю я, поднимаясь.

На мое место садится Панкратов.

Коноплянников стоит сзади и тянет шею.

— Да вы присядьте.

Коноплянников садится, нервно поправляет очки. Смотрит на руки

Панкратова как человек, который готовится разгадать фокус.

Панкратов прогоняет деньги через счетчик… смотрит под лампой… пропускает десятка полтора через сканер…

— Ну вот, — говорит он. — Все в порядке.

— А вот туда? — спрашивает Коноплянников.

— Куда?

— Вот в это.

— В сканер? Я же несколько прогнал.

— Давайте все. Тут, знаете, такие умельцы попадаются, что… давайте уж.

Ничего не попишешь. Его право.

Панкратов пожимает плечами. В сущности, это недолго.

Я смотрю на Ксению. Она чувствует взгляд и вдруг оживает, причем как-то нервно.

— Сергей, а раньше вы не сможете освободить?

— Что?

— Мне нужно раньше!

— Мы же договорились, — говорю я улыбаясь. — Правда, Ксения…

Ведь мы на месяц договаривались? Я очень постараюсь, чтобы это произошло раньше. Поверьте. Да это и в моих интересах. Просто со стариками сложно… но они уже пакуются. Ну, может, три недели… попробуем.

— А раньше не можете? — говорит она, теребя сумочку.

Лицо кривится — ну будто вот-вот заплачет.

— Я боюсь, что… — мямлю я. — Не знаю… Вряд ли. Видите ли… у них книг очень много. Да вы не волнуйтесь, Ксения… хотите, можно одну комнату раньше освободить?

Ксения меня не слышит, хоть и смотрит в глаза.

— Я ведь покупаю, чтобы жить, понимаете? — говорит она. -

Понимаете? — жить! Почему я должна ждать? Мне нужно начинать ремонт! Я жить хочу, а не дожидаться, пока все это!..

— Ксения, ну что вы! — вступает Марина. — Да не успеете оглянуться, как освободят. Да что вы! Да Сергей же не будет тянуть!

— Я в милицию прямо завтра их погоню, — говорю я. — Через неделю сможете прописываться. А? Это нормально. Очень быстро. Правда?

Ксения кусает губы, смотрит на Марину так же, как только что смотрела на меня, — то есть как будто та у нее что-то украла и не хочет отдавать…

— Все, — говорит Панкратов.

Коноплянников лезет в портфель и достает тетрадку.

— Давайте перепишем номера, — доброжелательно предлагает он. -

Диктуйте.

— Что?! — спрашивает Панкратов.

Совместными усилиями кое-как его отговариваем. Все? Все. Несем кассеты к своим сейфам. Как пауки мух. Кассету — блям! Замочком — щелк! Кончено.

Выбираемся на белый свет. На белом свете лупит дождь.

Через пятнадцать минут подъезжаем к нотариальной конторе.

Технический отдел.

— Никита, готово?

Никита кивает на пачку документов. Так… договоры… четыре экземпляра Чернотцова — Будяевы… четыре же Будяевы — Коноплянников… доверенности на регистрацию… раз, два… да, две: Коноплянников сам поедет…

— Проверял?

— А как же!

— Погоди, погоди… давай-ка еще раз.

Никита со вздохом начинает диктовать цифры из правоустанавливающих… из справок… паспортные данные… я вожу пальцем по договорам.

Все.

Хватаю кипу бумаг, выхожу в коридор… сидят, голубчики. У седьмого кабинета, как сказано. А где же Будяевы? Черт возьми!..

Распахиваю дверь.

— Сережа! — нараспев говорит Клавдия Андреевна. — Где же вы? Вас тут дожидаются!

Ага. Все на месте. Алевтина Петровна прижухнулась на стульчике.

Как штык. Будяев провалился в кресло. Манит пальцем оттуда.

— Ну молодцы, — говорю я, подходя. — Давно ждете? Сейчас подпишете договор — и все. Это недолго.

— Вот оно, — трясет Будяев козлиной своей бородой. В глазах — смех пополам с ужасом. — Мы тут сидим, уж и не знаем…

У-у-у-у-у-у-у-у-у!.. Я Але-то говорю: вот оно, самое-то логовище!..

Ах, департамент, департамент! Суетливая, нервная толчея первого этажа, напряженное ожидание второго… шалый взгляд тех, у кого почему-то не принимают документы ни на втором, ни на первом, а посылают вместо этого на третий — на сущую погибель, в узкий коридор мелких кабинетиков, откуда и знающий-то человек выберется не скоро, а уж новичку и вовсе хана…

У-у-у-у-у-у-у-у-у! — уж как пить дать, сказал бы Будяев.

Что за глаза, что за лица! Что за мысли ворочаются за костями этих черепов, какие страсти кипят в этих головах! Все, все завязалось мертвым узлом: жизнь, счастье, будущность, надежды, отчаяние, — завязалось, обретя угловатую форму квартирных стен… Но уже почти все позади — бессонные ночи, страхи, бесконечные разговоры, от которых сохнут мозги и выпадают волосы; наконец-то совпали интересы всех сторон, все желания; все сошлось будто по волшебству (а на самом-то деле вовсе не по волшебству, да только никто риэлтору спасибо не скажет), как сходится пасьянс, который, казалось бы, не мог! не должен! не бывает!.. — и вдруг: тыр-тыр-тыр, карточка к карточке, дама к королю, валет к даме, десятка к валету… покатилось, покатилось!.. — вот уже и договор подписан, и теперь только департамент! только регистрация!.. и когда она пройдет, то… а ну как не пройдет?! Ну как за что-нибудь зацепятся?! Они ведь найдут! Ой, найдут! Им-то что? Они вон торчат в своих окошечках… им все равно, что люди ночей не спят… что вся жизнь, вся жизнь!.. Ах, да что говорить! Хоть бы прошло, господи! Ну хоть бы прошло!..

— Санюкович, Никифоров, Пащенко, третье окно… — равнодушным хриплым голосом произносит динамик под потолком.

Трое срываются с места, спешат, топочут… у одного распахивается дипломат… бумаги веером на пол… он приседает… начинает собирать… испариной покрывается его бледное лицо… вот собрал… кинулся следом… сгрудились у окна: что? Готово? Не готово? Как? Почему? Какая ошибка? В каком договоре? Что?! К нотариусу?! Да вы что? Где двенадцать?! Ну и что?! Какие пятнадцать?! Ну и что? Да какая разница-то?..

Через минуту отходят от окна растерянные Никифоров, Санюкович,

Пащенко… вернули договоры! не зарегистрировали! И, похоже, риэлтора с ними нет рядом, некому сказать им, что нужно делать… Беда у них небольшая, плевая у них беда — я б такую беду руками развел, — а они не поймут, что к чему… естественно: во все обстоятельства этого дела стороннему человеку въехать трудно… не понимают они ни куда бежать, ни чего просить… Риэлтор бы сейчас дал отмашку: пулей к нотариусу, ничего страшного, цифру переврали, поправить эту лживую цифру, написать «вместо исправленного /двенадцать/ читать /пятнадцать/» да шлепнуть еще раз печатью — и все дела, и еще сегодня бы поспели!.. Но некому, некому сказать это гражданам Никифорову, Санюковичу и Пащенко, пустившимся в плавание по коварному морю департамента без лоцмана, на свой страх и риск…