Андрей Волос - Недвижимость

«Я не понял, — бормочет Пащенко, нервно протирая запотелые очки мятым платком. — Чего они, а? Это что, все сначала, что ли? В РЭУ, что ли, а потом к нотариусу? Или чего?» — «Хрен их разберет, — отвечает ему Санюкович. — Если к нотариусу… погоди, это что же, и БТИ брать?» — «БТИ? — ошалелым голосом вступает Никифоров. — Какое БТИ? Я не буду платить за БТИ! Я уже платил за БТИ! Вы чего! Я последние за эту проклятую справку отдал!..» — «Погоди, — солидно урезонивает его Санюкович. — Что делать, если у них порядки такие? Что делать-то? Ну давай не пойдем никуда — этого хочешь? Все похерим сейчас и разойдемся.

Так, что ли, предлагаешь? Если надо — значит, надо. РЭУ так РЭУ, БТИ так БТИ». Никифоров заламывает руки и, похоже, готов разрыдаться. «Я не понял, — твердит свое Пащенко, сажая очки на нос и беспомощно вертя в руках бумажки. — Я же тоже платил за БТИ…»

Невозможно видеть их тоскующие рожи… Собственно, мне не трудно. Все равно ждать. Поднимаюсь, подхожу к ним. Через минуту

Санюкович, Никифоров, Пащенко, окрыленные моим советом, дробно топоча, ссыпаются по ступеням, чтобы лететь к нотариусу…

Нет, ну что за глаза, что за лица! Если бы человеческая мысль не пропадала зря, понапрасну дырявя бедные мозги бешеными своими разрядами, если бы какой-нибудь умник нашел способ использовать ее даровое электричество, тогда к двум этажам департамента можно было бы подключить все трамваи Москвы… да что там — все электровозы России!..

— Рябинин, Сластенина, пятое окно, — хрипит динамик.

Через двадцать секунд у пятого окна начинает разворачиваться натуральная драма, если не самая настоящая трагедия. «Как под арестом?! — кричит человек, в волнении срывая с себя шляпу

(должно быть, это Рябинин). — Под каким еще, к черту, арестом?!»

Ему бесстрастно поясняют, под каким. «Господи, да почему же она служебная?» — мертвеет Рябинин, оглядываясь на стоящих за его спиной: женщина — это, надо полагать, Сластенина, а вот два парня рядом с ней — это, по всей видимости, риэлторы, и лица у обоих достаточно вытянутые, чтобы понять, что на быстрое окончание этой сделки они возлагали большие надежды. Может быть, они покупают квартиру Рябинина под расселение какой-нибудь большой коммуналки… и вот нба тебе: оказывается, квартира

Рябинина под арестом. А деньги, между прочим, в банке. А с этой чертовой Сластениной они возятся месяца два, все не могли угодить… все она хотела больше, больше получить за свою комнатушку… вот наконец согласилась на квартиру Рябинина… бац! — а квартира-то под арестом! Да еще служебная! Ни фига себе! Это как же понимать? Это что же, — читается на лицах, все более вытягивающихся уже вопреки всем представлениям о человеческой анатомии. — Это он нас, выходит дело, кинуть хотел?

Служебную квартирку впарить?.. Разумеется, Рябинин не хотел ни кидать, ни впаривать; напротив: хотел он совершить все по самым честным правилам, а совершив, с чистой совестью сказать себе, потирая руки: «Ну, брат, большое дело мы сегодня сделали!..» И подмигнуть. И, может быть, даже бутылка коньяку у него на сей случай приготовлена… — но не пить ему сегодня этот коньяк, ой не пить! Рябинин стоит у окошка, и на его бледном и потном лице отчетливо написано: жизнь кончилась!.. Но нет, жизнь не кончилась. Через несколько дней нервических мытарств на третьем этаже выяснится, допустим, что пришли когда-то из жилкомитета списки служебных квартир, и почему-то в этих списках его-то, ему, Рябинину, принадлежащая, и окажись… напортачил кто-то… бывает. «Да ведь она же не служебная! — будет взывать Рябинин. -

Вот же у меня документы!» — «Вы не кричите, гражданин, а послушайте». Думаете, у вас у одного документы? Ничего подобного. У всех документы. А у нас еще и списки. Все правильно, гражданин. Раз по данным жилкомитета она служебная, то во избежание дальнейшего распространения этой путаницы и нужно было наложить на нее арест. Вот мы и наложили: раз! — и готово. «Так снимите же, снимите же арест с моей квартиры! Меня зарежут из-за вашего ареста!» — заплачет Рябинин, упав на колени перед столом регистраторши. «Встаньте, гражданин, не кривляйтесь». Вы что ж думаете, это так просто? Ну как маленькие, честное слово. Быстро, гражданин, только кошки родятся… «Господи!» — насосавшись валидолу, будет шептать

Рябинин белыми губами у дверей различных кабинетов. Почему так?

Почему, если сначала нужно получить визу Иванова, с визой

Иванова идти к Петрову, а уж с визами Иванова и Петрова тащиться к Сидорову, то Иванов принимает раз в неделю — в пятницу после обеда, Петров — в пятницу же, да только с утра, а Сидоров — по четвергам два раза в месяц?.. Но ничего, ничего, ведь жизнь не кончилась. Пройдет две или три недели, и несчастный Рябинин, подхлестываемый нешуточными угрозами своих подельников, жестоких и бессердечных людей (особенно эта Сластенина!.. ох уж эта

Сластенина! змея, а не женщина! крокодилица!..), прыгнет в конце концов выше головы… добьется правды… получит все нужные бумажки… с языком на плече доставит их в департамент… и департамент снимет арест с квартиры этого измученного, исхудалого, полусумасшедшего человека… но пока!.. Но пока!..

Бог ты мой, да к одному Рябинину на эти две-три недели можно подключить парочку трамваев! И отлично бы ездили!..

— О, привет!

В департаменте полно знакомых, с которыми встречался на прошлых сделках. Кто-то только махнет приветственно на бегу кипой бумажек — может, в архив несется, а может, занять очередь к начальнику юридического отдела, без визы которого регистратору нельзя совершить то или иное нештатное действие… А кто-то мается без дела, как и ты, ждет, когда наконец выдадут зарегистрированные договоры.

Я приметил Виталия и подсел к нему.

— Ты чего? — спросил он. — Регистрируешь?

— Я сегодня сбоку припека, — ответил я. — «Свой угол» на себя взял. Полтинник только с меня стребовали…

— А-а-а… — с некоторым разочарованием тянет Виталий. — Ну-ну…

Понятное дело. Ему тоже хочется получить полтинник. Да он обычно и получает. У него работа такая — проводить регистрацию. Он профессионал этого дела. Документы видит насквозь. Отмечает все закавыки. «Ага, — говорит Виталий. — Погоди-ка! У тебя же то-то и то-то!.. Нет, брат, с этим лучше я сразу к Топорову…» И идет к Топорову. И проходит без очереди, потому что его тут каждая собака знает. И Топоров подписывает не через три дня, а сразу.

За это Виталий и получает полтинник. А уж как он с ним обходится

— не мое дело. Может, с Топоровым делит. Может, сам тратит. Но сегодня ни черта он от меня не получит, потому что регистрацию взялся проводить «Свой угол». И хорошо.

— Ну ничего, в следующий раз точно к тебе, — подбадриваю его я.