Андрей Волос - Аниматор

— Что говорить? — примирительно толковал теперь Мамед-праведник, скручивая очередной бутылке голову, чтобы подлить Корину (у самого у него в стакане оставалось еще с прошлого раза, если не раньше). — Если человек нормальный, он к правде дорогу всегда найдет. Вот говорят: Бог, Бог. У одного такой, у другого такой. А какая разница?

Правда — это и есть Бог. Кровь проливать кто хочет? Совсем только когда придурки. Отморозки. Вот вы, товарищ подполковник, тоже ведь не хотите кровь проливать? — (Корин только хмыкнул в ответ на этот нелепый вопрос.) — Ну вот. А если война? Враг, да? Придет, скажет: так не живи, живи вот так, так не делай, так делай.

— То, бляха, война, — сдавленно возразил Корин, одновременно занюхивая лепешкой. Потом ею же зачерпнул какой-то зеленой кашицы и продолжил, жуя: — Война — другое дело.

— Так а разве не война? — удивился Мамед. — Натуральная война. Одни за одно, другие за другое. Одни других мочат. А тем что делать? Тоже давай мочить.

— Должен быть закон, — пояснил свою мысль Корин. — Закон есть закон. Верно?

— Правильно, закон. Правда должна быть. Правда-то одна для всех.

Корин поднял брови в секундном размышлении.

— Конечно, — кивнул он потом. — Как, бляха, ни посмотри. Вот у нас майор Гулидзе. Грузин. Какая разница? Нормальный мужик. Другим сто очков вперед даст. Или вот Корнилов. Русак, бляха. А что толку? Ни себе, ни людям. Это как?

— Во всякой нации козлы есть, — со вздохом кивнул жилистый Аслан.

Сцепил кисти и неожиданно громко захрустел суставами. — Что говорить…

Черных выплеснул в рот остатки чаю и поставил стакан на стол. Мамед потянулся к чайнику.

— Хорош, — помотал головой Черных. — А где тут у вас, а? На дворе?

— Проводи, — сказал Мамед, коротко взглянув на Кахора.

Глаза их на мгновение встретились.

Кахор легко поднялся на ноги, чтобы проводить Черныха к сортиру, кренящемуся во мраке над ямой где-то в дальнем конце двора, а Мамед еще мельком глянул ему в спину — так, будто жарко подтолкнул взглядом, чтобы придать большей уверенности и избавить от сомнений насчет того, что дело задумано верно: дураку ясно, что тащить людей в дом как гостей, чтобы во время или после трапезы лишить жизни, противоречит всем понятиям человеческим; это гораздо хуже, чем честно начать пальбу сразу при встрече и кончить дело в десять секунд; да, это так, но все же прав он, Мамед: кругом уши, кругом глаза, так зачем стрелять, если можно обойтись без лишнего шума?

Черных шагнул в дверь, заняв широким телом чуть ли не весь проем,

Кахор гибко скользнул следом, громким улыбающимся голосом говоря:

«Осторожно, осторожно, там ступеньки!», и Мамед, отчетливо представлявший себе, что должно сейчас произойти, самым краешком сознания в который раз удивился, как мудро устроен мир, в котором побеждает не сила, а готовность, — и возблагодарил Творца за это.

— Да, во всякой нации придурков навалом, — сказал он, не обратив внимания на свое восторженное чувство, слишком краткое, чтобы отпечататься на зыбкой кисее безвозвратно сплетающихся событий. -

Что, Аслан? Тебе налить?

Аслан безмолвно протянул стакан, Мамед плеснул водки на полглотка, потом щедро, в три булька, налил раскрасневшемуся подполковнику.

— Ну, — произнес он, поднимая свою. — Дай Бог!

Корин кивнул, и тоже поднял стакан, и тоже сказал, хоть никогда прежде этого не делал:

— Дай бог, ага!

И, поднося к губам, почувствовал вдруг какое-то добавочное тепло в груди: не от выпитого уже и не от того, что должно было выпиться, а от самих слов, звучавших так, как будто можно было, наконец, забыть об ответственности, поручая самого себя чьему-то чужому попечительству — в данном случае божьему.

Морщась, Корин потянулся, чтобы черпнуть кусочком лепешки еще немного этой вкусной зеленой кашицы (никак не мог понять, из чего она — горох, что ли, с зеленью?), но тут послышались шаги, и он машинально поднял глаза, чтобы увидеть вернувшегося Черныха, — однако увидел сияющего от гордости и пунцового от волнения мальчика лет двенадцати, который, осторожно ступая, вносил мужчинам блюдо с мясом.

Аслан поцокал языком, принимая яство, и опустил на дастархан.

— Ой, Каруш, какой молодец! — воскликнул Мамед. — Ну-ка, садись!

Не поднимая головы, но зато отчаянно ею мотая, мальчик допятился до порога и исчез.

— Как быстро дети растут, — вздохнул Мамед. — Пожалуйста, угощайтесь.

Корин поддел вилкой кусок дымящегося мяса и подул.

Мясо было сладким, пряным.

«Где они таких баранов берут? — машинально подумал Корин, жуя. -

Стоп, а где же?.. то есть… это что же?..»

Пытаясь перебороть опьянение, он все никак не мог сообразить, сколько времени прошло с ухода Черныха, — пять минут? десять? Но уже затикало в затылке, облило сначала жаром, потом холодом и, потянувшись левой рукой за зеленью, он незаметно (как ему показалось) взглянул на часы.

— Давай еще по двадцать капель, — предложил Мамед. — За все хорошее.

— Дай Бог, — вздохнул Аслан.

— Дай бог, — кивнул Корин, стараясь сохранять на лице добродушное пьяное выражение. Поднес стакан ко рту, но пить не стал, а только обмакнул губы и привычно совершил затем надлежащие действия, то есть сощурился и шумно выдохнул воздух сквозь сжатые губы; обжигающей водочной горечи он не почувствовал, потому что все его чувства уже отдали свои возможности осязанию и сконцентрировались в пальцах правой руки; сейчас пальцы просто держали стакан, но скоро им предстояло совершить краткий рывок, похожий на удар курка по бойку, мгновенно расстегнуть кобуру и сомкнуться на рукояти пистолета.

Послышался невдалеке короткий скрежет автомобильного стартера, пару раз фыркнул двигатель — и звук пропал: то ли вовсе заглушили, то ли оставили на холостом ходу.

Корин с каменным лицом поставил на стол стакан, чувствуя на себе взгляд Аслана и лихорадочно пытаясь понять, не наступило ли еще то мгновение, когда нужно позволить пальцам совершить то, к чему они были готовы, — и все медлил, потому что комната была небольшой,

Аслан сидел к нему боком меньше чем в полуметре, Мамед напротив, а

Корину перед первым выстрелом предстояло совершить массу движений, каждому из которых жилистый Аслан мог помешать, повиснув на руке.

Правой расстегнуть кобуру, выхватить оружие, левой передернуть затвор, и только тогда…

Снова шаги — и вошел улыбающийся Кахор со словами:

— Какой торопливый, честное слово! Пошел машину заводить.

— Кто? — тупо спросил Корин. Он не мог поверить, что, оказывается, опасности нет; мозг еще искал подвох, еще накачивал электричеством подушечки пальцев.

— Да шофер-то ваш!

— Фу ты, черт! — пробормотал подполковник.

Все же слабой тенью скользнуло в мозгу почти не отмеченное им сомнение: на кой ляд прежде времени заводить машину? — ведь не Сибирь, не мороз, тут не прогревать, тут дай бог остудить!.. Но уже прошибла испарина от того, как просто все разрешилось, как легко кончилось, и Корин поднялся, немного пошатнувшись, — хмель снова брал свое.