Владимир Спектр - Русский жиголо

– А! – верещит мой друг, заходясь в истерике какого-то запредельно идиотского смеха. – Ну ты даешь, бля! Ты, значит, все надеешься развести Веронику на кабак?

– Сейчас уже нет, – я тоже закуриваю и принимаю удрученный вид, даже не от осознания, что мои идея идет прахом, а от того, что и сам уже не знаю, насколько эта идея хороша.

Может, все вокруг правы и мне не стоит и помышлять о своем деле, я ни на что не способен и пора бы попытаться устроиться на работу, наверстать упущенное. Быть может, мне стоит прекратить пытаться жить легко, надо смириться, сделаться проще и забросить тай-бо, плюнуть на устремления и обрядиться в серенький костюм с неброским галстуком, отправиться в стадо, к тем, кто никогда даже и не мечтал ни о чем большем, нежели тихая покойная старость в кругу домочадцев… Я улыбаюсь.

– Что? – не понимает Макар. – Чего ты лыбишься, придурок?

– Да вот думаю, как мы с тобой смотримся со стороны, – два потасканных и глубоко разочарованных в жизни типчика уже за тридцать. Кто мы? Ты задумывался когда-нибудь об этом? Что мы делаем здесь в этой жизни? В чем наше предназначение?

– Да ладно, что разнылся? – Макар качает головой. – В твоем случае еще не все потеряно. Она ведь не сказала тебе, что ты ее заебал?

– Нет.

– Ну вот, все еще можно исправить. Ни в коем случае не показывай ей, что ты боишься, переживаешь, дергаешься, напрягаешься… Ну, ты же опытный сердцеед! Так не хуй давать слабину, твою бабу, наоборот, должно реально накрыть, что ты спокоен, как танк, и совсем не ревнуешь к молодому мясу, потому что уверен в своих собственных силах. Вообще не говори об этом, будто ты и знать не знаешь. Дай ей погулять, поблядовать. Наоборот, окружи ее заботой и вниманием, стелись вокруг нее, будь словно шелковый. И брось, наконец, эти свои идиотские бредни насчет клуба.

– Слушай, – мне становится не по себе, и я понимаю, что все мои недавние мысли о стаде были просто секундной слабостью, меня так и не отпустила эта звериная тяга к самоутверждению, пусть даже и через самоунижение, плевать, ведь важно добиться цели, во что бы то ни стало доказать самому себе, что хоть чего-то, а стоишь, что ты не просто кусок мяса, не просто безмозглый жиголо, не способный ни на что, кроме как разводить богатых теток на бабло…

– Во-первых, это никакие не бредни, а мечта всей моей жизни, а во-вторых…

– Идиот, – перебивает меня Макар, – на хуй тебе эта мечта? Мы же животные, приматы, бля. А главная мечта любого примата, чтобы было тепло и не голодно, понял? Тебе нужно прочно встать на ноги, вот что. Лучше сидеть без клуба, но при баблосе, чем без него же, но и при этом пустым, как бомж. К тому же, даже если ты вдруг разведешь ее, то все равно прогоришь. Пора взрослеть, приятель, пора взрослеть…

Ну вот опять. Теперь и этот туда же. Почему все вокруг уверены, что я ни на что не способен и пора уже прекращать мечтать? Быть может, это связано с тем, что на самом деле взросление – это как раз и есть потеря способности мечтать? Что ж, тогда я, пожалуй, пока взрослеть не буду.

– Это еще почему? – спрашиваю, но уже скорее для проформы, мне, как всегда, тема становится неинтересной.

«Не хочу взрослеть, – думаю я, наблюдая, как мой друг прикуривает очередную сигарету. – Не хочу и не буду».

– А потому что ты туповат и работать не умеешь, – не унимается меж тем Макар. – Проебешь свой клуб-ресторан со свистом, и вот тут-то она тебя точно спишет!

– Как всегда у тебя чересчур категоричные суждения, Макар, – говорю я, а сам даже не знаю, правду он излагает или нет.

– А только с категоричными суждениями и можно еще жить.

– Ты рассуждаешь так радикально, будто бы тебе всего двадцать.

– А тебе сколько? Девяносто?

– Слушай, я не хочу все это обсуждать, ты меня все равно не переубедишь. В конце концов, даже если все и так, как ты говоришь, ну, я конченый лох и лузер, у меня нет шансов, сил, ума и так далее, вот даже если все это так, как ты тут гонишь, то все равно я имею право попробовать. Мое личное право распоряжаться собственной судьбой.

– Ага. И чужими деньгами тоже, заметь.

– Я говорю, что имею право проебать все со свистом, да? Это же мое личное решение, и отвечать за него тоже только мне, правда? Я, в конце концов, имею право заблуждаться, может быть, меня просто все это движение прикалывает, а? Пусть даже я прогорю, пусть даже Вероника взбесится и пошлет меня, да пусть она меня проклянет, нашлет на меня тайфун, цунами и ивантеевскую братву, не важно, по хую, я хочу попытаться. Потому что только тогда, только в этом случае я смогу в старости, перед самой смертью, оглядываясь назад, сказать себе, что использовал свой шанс, а не сидел на жопе в нерешительности. Я смогу сказать себе, что было время, когда я перестал быть проституткой, когда я попытался поднять планку, расширить границы, преодолеть рубеж…

– Да, да, да… – насмешничает Макар, смоля, как паровоз. – Хуйня все это. Несешь здесь невесть что. Угомонись, я ведь не та невменяемая журналистка, что брала у тебя в прошлом месяце интервью для Harper's Bazaar. Я твой друг, твой старый товарищ по оружию, и моя обязанность предупредить тебя, идиота, объяснить, если ты в свои годы никак сам не допрешь, что главное в жизни – деньги, а не шансы, границы и, эти, ну, как ты там сказал, планки. А твоя, кстати, планка, похоже, окончательно съехала. Все эти наркотики, алкашка, извращения и заботливые мамочки… Пойми же, клоун, что с деньгами ты будешь счастливым, а с ебаным использованным и просранным шансом – наоборот. Деньги, понимаешь, деньги рулят миром, лавэ, капуста, бабло, короче, все дело в них, в деньгах.

– Скажу тебе крамольную мысль, – я тоже курю одну за другой, что чертовски вредно, конечно, но хоть чувство голода притупляет, – дело в том, что я, при всей своей продажности и циничности, не могу с тобой согласиться. То есть деньги, конечно, важны, но не только в них счастье.

– Ты безнадежный придурок, – Макар откровенно смеется мне в лицо. – Мало того, ты еще и двуличная сволочь.

– Что?

– А то, что не надо делать обиженную рожу. Ты ведь знаешь, что счастье именно в них, в сраных денежных знаках, в этих купюрах, знаешь доподлинно, точно так же, как и я, только тебе западло в этом признаваться. Даже перед самим собой. Такая хуйня, Филечка, такой на деле расклад. Ты все еще пытаешься выставить себя этаким романтиком-авантюристом. А на деле ты всего лишь стареющая проститутка. Ты жиголо – такой же, как и я, как Егор, да как вся наша теплая тусовочка, как весь наш блядский междусобойчик… Ты только посмотри на свою жизнь со стороны… Давно ли у тебя была подружка моложе тебя? Давно ли у тебя была подружка просто так, по любви, не из этих богатых старых чудовищ, а просто девушка?

– Слушай, – говорю я, – честно говоря, меня заебало выслушивать твои оскорбления. Если это все, что ты имел мне сообщить, то, знаешь, я, пожалуй, пойду.