Радек Йон - Memento

Вечные запугивания отцом. Интересно, кто из нас двоих его больше боялся?

— Да я понимаю. Я стараюсь. Честное слово.

Честное слово наркомана. Ха-ха-ха…

— Что с тобой, сынок? Скажи!

— Правда ничего.

— Думаешь, я не знаю, что было позавчера?

Сердце ёкает.

— Когда я утром собиралась на работу, тебя еще не было дома. Ведь так?

Рука на моем плече, как в детстве.

— Михал, а если серьезно, тебе не кажется, что ты для этого еще слишком молод?

Я для всего и всегда молод, мама. По-твоему.

— У тебя роман.

Он покачал головой.

— Где ты был?

— На дискотеке. С друзьями.

— Она же не до утра.

— Потом мы просто бродили.

Все это правда, блеснуло в голове. Кроме самого важного.

— Не думаешь, что пора опомниться? И ради меня тоже!

Впервые за этот день Михал посмотрел ей в глаза. Кивнул. Он вообще ни о чем не думал. Только жалел маму. Да нет, всех жалел.

— Вечерние отлучки должны прекратиться, ясно? Это я сдуру закрывала глаза. Полагала, что ты взрослее. А ты еще совсем ребенок.

Неужели мне уже совсем наплевать на школу? Бред какой-то. Просто надо притормозить. Снова засесть за уроки. Наверстать пропущенное. Глупо ведь вылететь из гимназии. Хотя бы из-за армии.

Ему вдруг захотелось погладить маму по волосам, которые уже начали седеть. Она всегда меня как-то неуемно любила, подумал Михал. И всегда хотела, чтобы я был только ее. А у меня есть Ева.

Отец на ночном дежурстве, а я убиваю два вечера на уроки. Но как заставить себя думать о них? В башку вдруг почему-то ничего не лезет. Особенно когда вспоминаешь, что все остальные на дискотеке.

Интересно, мам, побоялась бы ты рассказать отцу, если б я сейчас сбежал? Полгода тебе удавалось скрывать. А если б сейчас все лопнуло? Вот он, мой шанс. С тобой я уж как-нибудь договорюсь. Если ты вообще узнаешь, что я удрал. Подождать, пока ты заснешь, и вылезти через лоджию. Большое удобство — жить на первом этаже.

— Что с тобой, Михал?

Лицо Рихарда совсем близко. Каждый волосок на его щеках виден в стократном увеличении. Светленький пушок, как у новорожденного. Остатки какой-то еды между зубами. Никогда еще мне не было так гнусно. Ну и что с того, если я вижу все резче или, наоборот, расплывчатее остальных? Что я тут вообще делаю? И вот на это я променял возможность поступить в институт, достичь чего-то в жизни? Вечно сидеть, таращиться в стол, глазеть, как все поднимается ввысь вместе с тобой. Пока не рухнет.

А потом? Ничего.

Попробовать бы еще что-нибудь. Но все другое я уже успел перечеркнуть… Все равно я бы не поступил в медицинский.

А что, если без этого я уже не могу жить? Ерунда. Просто пока не хочу.

Тогда я еще не догадывался, как может перечеркнуть свою жизнь наркоман.

— Ну, что с тобой?

Неужели Рихард заметил, как я его разглядываю?

— Да ничего. Что-то мне сегодня не в кайф. Наверное, меня вышвырнут из гимназии.

— Думаешь, если тебя вышибут, наступит конец света? Оглянись вокруг. У каждого свои проблемы.

А ведь я о них почти ничего не знаю, вдруг понял Михал. Павел обитает у Даши, у нее родители где-то в Африке. Вернутся — купят виллу. Зденек живет с бабушкой, вроде чтобы не видеть, как отец приходит домой пьяный. По крайней мере так до развода уверяла его мать. А потом все осталось по-прежнему. А другие? Чего они хотели и почему у них не получилось? Если у человека свои проблемы, он другого не замечает. Главное — он сам. Любому больше по душе говорить, а не слушать.

Крысы!

Полчища крыс, изготовившихся к атаке. От страха Михал заорал.

— Что такое? Что случилось? — Он слышал голос Евы, чувствовал, как она его обнимает. Свитер из паучьих лапок и сетей, он обвивает и спутывает.

Схватят обоих? Или она с ними заодно?

— Убирайтесь! Убирайтесь прочь! Я убью вас!

Светящиеся глаза и зубы все в крови. Крики их не спугнули. Кто бросится первым? А если они накинутся скопом?

— Все в порядке, Михал. Успокойся…

— Ты что, не видишь их? Это конец. Конец! — Он вырвался из рук Евы и кинулся вверх по улице.

— Стой, Михал, не дури!

Бежать он все равно не мог. Будто кто-то вырвал легкие из тела. А прямо за спиной — топотание крыс. Все пропало.

Пропало!

Он повалился на лавку под деревьями, но та словно проехала мимо. Михал лежал на земле, в голове гудело от удара.

Снизу крысы казались еще больше. Одна, самая смелая, пробежала по его ноге.

— Помогите! На помощь!

— Тихо. Ты всех разбудишь, Михал…

Это не Ева. Это какая-то кикимора с ее голосом. Ощерилась на меня. Изготовилась к броску! Последний бой! Не на жизнь, а на смерть.

Михал подобрал ноги и со всей силой лягнул ими Еву. Та отлетела метров на десять.

Получилось. Получается! Я могу защищаться. Надо бороться!

Он швырнул урну в эту орду уродов, которые тщетно пытались его поймать. Дубинку бы сюда. Обыкновенный кусок дерева — и им меня не одолеть! Он побежал по улице. Крысы и кикиморы за ним.

Вдруг наверху на пригорке появились два световых пятна. И стали приближаться.

К свету! Конечно, к свету! Должны же крысы бояться света! Топотанье и перестук каблуков совсем близко.

— Михал, стой! Опомнись!

Скорее к свету! Укрыться там!

— Стой!

Они уже совсем близко. Скрип тормозов.

— Вы что, спятили? — Какой-то возмущенный мужчина.

Он меня спас! Крысы и кикиморы исчезли!

Первое пробуждение в вытрезвителе. Первые попытки вспомнить, что же произошло. Ужас от сирены милицейской машины. Какие-то люди из соседних домов сообщили, что на улице творится неладное. Или тот шофер? Я стоял на мостовой и орал от страха. Ребята и Ева сбежали. Вытрезвитель. Снова крысы. Кто-то впустил их, чтобы меня наконец-то загрызли. На полу разбитые плошки, чашки, коробки с лекарствами. Я пытаюсь задушить какого-то человека, решив, что это он впустил крыс. Меня привязывают к койке. Извечные вопросы, что было и как было.

Не знаю, не знаю, не знаю.

У моей койки собралась наша замечательная компашка. И никто не хочет меня развязать. Я прошу, наконец, угрожаю. Глюки? Страх, что кто-то войдет и прогонит Еву, Рихарда, Зденека, Дашу… К тому же я не ночевал дома. Скандал обеспечен. Интересно, сообщат они в гимназию?

Ну вот, значит, и конец?

— Так что же с вами?

Врач лет сорока. Загорелое лицо и руки, белая рубашка с короткими рукавами — из тех типов, что утром до работы еще и на теннис успевают. Взгляд строгий, никаких признаков улыбки. Вспоминаю, что он тут был, когда я ночью куролесил.

Спокойствие. Для него я должен быть одним из многих.

— Здорово вы вчера выступили.

Вздох.

— Ну ничего. Я не собираюсь заниматься психоанализом. Как, впрочем, и беседовать с вами о вещах, о которых вы либо не хотите говорить, либо лжете. На это мы потратили время вчера.