Ярослав Веров - Господин Чичиков

– То, что желает человек в этом мире.

– Который человек?

– В данном случае ты.

– Ну, я много чего такого желаю. Я, вон, в Куршевеле на лыжах кататься желаю. А кто ж меня, хохла, туда пустит?

– Будет тебе Куршевель.

– Что? – навострился мэр. – Отвечаешь?

– Тому, кто обратился к добру, возможно будет все, что не зло. Куршевель – это не зло. Это здравница.

– Нда-а? А что Козьма? Тоже на счастье пробило старпера?

– Он управлять многим желает. Солидный человек.

– Не понял? – вскинулся мэр. – А я тебе что, хвост петушиный? Я тебе про Куршевель это просто так, для примеру, гори он, этот гадюшник. Я, может быть, вон чего желаю!..

Мэр вошел в раж. Наполнил еще фужер.

– Хватит пить, – бесстрастно приказал «мертвяк».

Игнат Матвеевич только отмахнулся досадливо, мол, не мешай, отхлебнул и с шумом выплюнул прямо на ковер:

– Ты эта зачем? Тьфу ты, гадость какая. Чистое дерьмо.

– Не дерьмо, а вода. В воде – жизнь.

– Ну не тебе тут за жизнь эта самое… Ты же мертвяцкая душонка. Так, пустое место, прости господи.

Тут мэр на всякий случай перекрестился. Но гость никак не ответил на его выпад.

– Не обратишься к добру сам, будешь обращен хозяином. Злым в мире – не место! – веско объявил Стукалин и исчез.

– Тьфу ты, пропасть, – высказался мэр после исчезновения гостя и скомандовал в селектор: – Станиславовна, ты эта… пусть кто-нибудь там за водкой сгоняет. Только шустро.

Мэр, выказав себя в разговоре с «мертвяком» совершеннейшим ванькой, понял самое важное: Трубостроев его-таки опередил, уже о чем-то договорился, хозяин у этих бестий очень серьезный. И способен на все. Этот плут ни перед чем не остановится. Тут надо было думать. Только о чем думать, когда неясно, что оно за добро такое? Что за предвыборная платформа такая? Может, Козьма в курсах?

Наконец, секретарша принесла водку. Мэр отправил Станиславовну восвояси, принял сто грамм и позвонил Трубостроеву. Голос у Игната Матвеевича был скорее уставший, чем недовольный, хоть и пытался мэр изобразить недовольство.

– что же это ты, Козьма, творишь? Развел конспирацию. Договора нарушаешь, – начал он.

Трубостроев соображал быстро.

– Игнат Матвеевич, ты это о чем?

– Сам знаешь об чем. Об ком, а не об чем! – мэр для убедительности припечатал ладонью о стол. – Водка, понимаешь, – зло, бабы у них, небось, тоже зло. А, нет, постой, в Куршавеле бабы есть, а Куршавель у них добро.

– Так, – уже серьезно отвечал Трубостроев. – И до тебя добрались. Это вписывается в его схему.

– Хозяина? – смекнул мэр.

– Его самого. Знаешь что, давай ко мне. Чтобы без лишних ушей.

– Эх, Козьма, говнюк ты все-таки. И старый хрен. Ладно, поправлю вот здоровье только.

– Здесь поправишь, – отрезал Трубостроев.

– Да что вы все сегодня раскомандовались… Ладно, по-твоему, пускай.

Отзвонив мэру, Паляницын пришел в совершенно приятное расположение духа. Переоделся в старый спортивный костюм и, прихватив садовые ножницы, отправился на участок подрезать кусты. По пути включил фонтан – двухметровой высоты сооружение, которое буквально на днях закончили обустраивать работяги. Полюбовался журчанием воды в нижней чаше, сверканием в солнечных брызгах хрустального шара-увершия. На днях должны были привезти светильники, чтобы по вечерам в струях воды переливалось разноцветье красок.

Вячеслав Тихонович мирно пощелкивал ножницами, мулыркал под нос «И только небо тебя поманит синим взмахом ее крыла…»; спев несколько раз «Синюю птицу», он завел «Поворот»: «Вот, новый поворот, что он нам несет? Пропасть или взлет?..»

Поворотом дел Паляницын был доволен и чувствовал в себе готовность к новым невиданным взлетам. Как вдруг замер, сраженный наповал внезапной мыслью.

«Что это там Перетятькин наболтал? Выходит, что «мертвяки» покинули своих хозяев? Иначе как понимать? Когда они всем гуртом ввалились в перетятькинскую приемную? Да ведь их было побольше, чем в списке у Чичикова! Обосрался, Лаврентий. Расслабился, осел. Ой, как обосрался! Что ж теперь Чичикову докладывать? Как быть? От него ведь не убежишь. Кто теперь у «мертвяков» новый хозяин? Перетятькин? Эту мысль Паляницын отмел как бредовую. Они и раньше им погнушались, избрав энергичного завхоза. Нет, здесь что-то другое».

«Больничка»! Интуиция подсказывала Паленицыну путь к разгадке. Что-то там не то у них в больничке. И раньше вокруг нее были темные дела. Может, Жека? Этот может. Этот прохвост многое может. Страшненький мальчик. Надо бы его прощупать, пробить. Если отморозится или отводы какие начнет кидать, значит, точно он. Значит, на него надо будет ориентировать Чичикова. Эх, Чичиков, где же ты есть?

Евгений Петрович Миокард паковал вещи. Тогда, в «больничке», глядя в честные глаза Спелого, он решил, что пора бежать. Из города бежать. В тот же день навестил знакомого риэлтора из серьезной фирмы, продающей и покупающей квартиры и прочую недвижимость. Сговорились о риэлторских процентах за срочность, за нотариуса, установили ценовой коридор Жекиной квартиры.

С утра Жека поехал в нотариальную контору, где заключил сделку. Получил свои деньги и обязался освободить квартиру в течение суток. Мебель, аппаратура и кое-какое барахло вошли в стоимость «хаты». Евгений Петрович собирался переехать в столицу. Прикупить квартирку где-нибудь на окраине, в хорошем лесном районе и открыть частную практику. А там видно будет.

Вернувшись в уже не свою квартиру, выгреб из потайного сейфа деньги, накопленные тяжким трудом – благодаря упорству, гипнотическим способностям и многочисленным сделкам с совестью, – и запихал их в объемистый нательный пояс, какой обычно используют курьеры для перевозки валюты через недружественную российскую границу. Пояс этот был заготовлен у него уже давно.

Зазвонил телефон. Домашний номер Жеки знали немногие, и он решил, что это друг-риэлтор печется о своих комиссионных. Платить ему Жека не хотел. Он и подписание договора с клиентом перенес на другой час. Не хотелось отдавать пять тысяч долларов неведомо за что, рука не поднималась отдавать.

Лучше не отягощать себе карму мелким прохиндейством, решил Жека и поднял трубку.

Но беспокоил его никакой не риэлтор, беспокоил его полковник Паляницын, что было неприятной неожиданностью. Паляницын говорил сухо, чувствовалось в его голосе напряжение, и беседу вел в наступательном ключе. Он желал безотлагательной встречи. «Это важно и мне, и вам! Я через двадцать минут буду». Жека с легкой душой согласился: через двадцать минут его здесь не будет. И риэлтора побоку. Если уж побоку, так всех.

Энергичными движениями застегнул два чемодана, вынес в прихожую. Посмотрелся в зеркало – спокоен, подтянут, в глазах блеск ртутной капли. Пригладил бороду, подмигнул отражению и открыл дверь.