Ярослав Веров - Господин Чичиков

Паляницын сделал анонимный звонок в приемную мэра. Сказал, что Игнату Матвеевичу очень интересно будет узнать, что генерал Трубостроев в это время изымает из Института прикладной кибернетики некоего гражданина Стукалина, изымает по интересующему Игната Матвеевича вопросу.

Реакция Игната Матвеевича несколько обескуражила секретаршу. Она доложила об анонимном звонке скорее для проформы, да и то только потому, что там прозвучала фамилия генерала Трубостроева. Игнат Матвеевич не дослушал, дико завизжал, воздел кулаки, затопал ногами, а потом, роняя слюну, рявкнул: «Пошла вон, дура!» В этом году слово «дура» в свой адрес секретарша еще не слышала.

Всю ночь мэр пил водку, а под утро позвонил в хорошую фирму и заказал себе хорошую девочку, чтобы снять все еще не отпускавшее его напряжение. Для высшего контингента в фирме всегда и в любой час имелись первосортные девочки, в смысле удовлетворяющие «крестьянским» вкусам городских начальников. Те, как известно, жердей-манекенщиц на дух не выносили. А предпочитали формы пышные, «шоб было где расположиться и за что подержать», и простую, без выпендрежа душу.

Когда Игнат Матвеевич привел себя в порядок, когда принял душ, позвонил он из дома начльнику городской милиции и затребовал надежных и исполнительных людей для одного секретного дела. И велел быть наготове, ждать его звонка.

Придя на рабочее место, отзвонился Перетятькину и, ничего не объясняя, спросил – где работник Стукалин.

– На рабочем месте, Игнат Матвеевич, – последовал ответ.

– Ф-фух!.. – прикрыв трубку ладонью, шумно выдохнул мэр. – Ну… бывай. Работай, Нестор…

– Анатольевич.

– Вот-вот, работай.

Группа захвата ворвалась в отдел алгоритмизации, как смерч, торнадо, вызвав изрядный переполох. Сотрудники были расставлены вдоль стены, один лишь Семен Семенович Стукалин продолжал пребывать за своим столом, играл в «крестики-нолики».

– Ну, показывай, который из них Стукалин? – обратился к Перетятькину, прохаживаясь вдоль шеренги сотрудников, капитан.

– Да собственно… зря вы людей так побеспокоили. Стукалин во-он сидит.

– Где?

– Да вон же он, у окна.

– Ты мне мозги не пудри, я на службе, – обиделся капитан. – Ребята, – повернулся он к омоновцам, – вы там видите кого-то у окна?

Омоновцы решительно никого у окна не увидели. У Перетятькина задрожали губы, а потом задрожали колени, когда он подумал, как станет объяснять капитану, что тот, кого он не видит, на самом деле существует. Но события потекли по иному руслу. Мент снял фуражку, отер локтем пот, добродушно улыбнулся и выдал:

– Пацаны, а что мы тут делаем?

«Пацаны» переглянулись и ничего не ответили. Им было ровным счетом все равно, делать что-либо или не делать.

Капитан водрузил на место фуражку, пожал плечами и скомандовал:

– Айда отсюда.

Перетятькина обступили возмущенные сотрудники. А он смотрел на стол у окна и шептал:

– Опять его нет… До инфаркта доведет, мерзавец.

Мэр, в ожидании результатов вылазки опергруппы никого не принимал. Решал текущие вопросы по телефону. И вот, когда случился у него разговор с директором стройтреста «Н-ская реконструкция», когда, брызжа слюной, мэр уже орал в трубку, что «тебе, засранцу, средств акакие выделили! Для того, шоб украл все, што ли! Подербанил между своими, или как?!», на стуле перед ним возник давешний «мертвяк» и тихо, но внятно произнес:

– Положи трубку.

Разгоряченный беседой, весь в ажитации, Игнат Матвеевич вовсе не удивился чудесному появлению запрещенного посетителя. Он лишь глянул тускло и бросил:

– Ты хто, как сюда попал? Хто пустил? – тут же клацнул переключателем и рявкнул: – Станиславовна, какого хера? Я же велел никого не пускать!

Снова схватил трубку городского, но аппарат онемел, даже обычного треска не слышалось.

– Еще сидишь? – вновь обратил свой взор на посетителя Игнат Матвеевич. – Пошел отсюда вон.

– Стукалин я, – ответил гость.

– Ну, так шо? Я Игнат Матвеевич, так и шо? На пузе перед тобой крутиться, Стукалин? А!.. Стукалин? Ты откуда?

– Я от хозяина.

– Ну да, ну да. И здесь Ибрагимов. Ну и что хозяин?

– Я от настоящего хозяина.

– Это от кого это? – подозрительно прищурился мэр и, ткнув пальцем в селектор, приказал:

– Станиславовна, меня ни с кем не соединяй. – Вернувшись к разговору, продолжил: – Может, от…

Но никто подходящий на роль хозяина на ум не шел.

– Его имя вы узнаете позже.

– Лады. Ну, так чего?

– Вы для чего меня звали?

– А! Эта… Да, в общем, ни для чего. Так. Посмотреть…

– Тогда смотри, – ответил «мертвяк» и в тот же миг превратился в Трубостроева.

– Козьма, ты? – опешил мэр. – Это шо, чудеса спецтехники?

«Мертвяк» вновь принял облик Стукалина, глянул на мэра бесцветно.

– Да, я был вчера у Трубостроева.

– Ну? – мэр, хотя и пребывал в некоторой прострации, продолжал гнуть привычное свое.

Годы, проведенные у кормила власти, научили его тому, что только пока ведешь себя как начальник, тогда ты начальник и есть.

– Могу еще показать, – предложил мертвяк.

– Ну, – на этот раз утвердительно произнес Игнат Матвеевич.

На столе перед ним возникла бутылка коньяка и рюмка. Пробка на бутылке сама собою открутилась, бутылка плавно поднялась в воздух, накренилась над рюмкой и исторгла из себя необходимую порцию коньяка. Мэр с каменным лицом поднес рюмку к носу.

– Что за херня? Не шибает!

– Алкоголь – это зло, – убежденно сообщил Стукалин.

– Копперфильд хренов. Реквизит у тебя ни к черту. Коньяк – фуфло. И сам ты – фуфло. Ты мне паспорт дай, поглядим, какой ты Стукалин.

В тот же миг вместо рюмки в руках мэра обнаружилась стопка паспортов. И русский был, и украинский, и американский. И даже парагвайский. И в каждом был прописан гражданин Стукалин Семен Семенович. Мэр уважительно посмотрел на гостя.

– А подпис яделать умеешь? – с интересом сказал он.

– Все что угодно.

– Говоришь, был у Козьмы? И о чем договорились? Против меня обострить решили?

– Против человека обострять – это зло.

– Да что ты заладил – зло, зло. Да мне твое зло до чемодана. Ты мне факты излагай, раз уж сам пришел.

– Я не сам.

– Ну да, хозяин прислал. А кто твой хозяин?

– Это откроется позже. Я послан, чтобы предложить добро.

– Ну, предложил. Дальше что?

– Кто примет добро, тот обретет счастье. И могущество.

– Как-то неправильно разговариваешь. Ты пьешь? А, ну да, опять зло. А я выпью.

Мэр достал своего коньячку и осушил целый фужер. По правде сказать, после ночных подвигов ему необходимо было «поправиться». Глаза его сделались как две влажные сливы, лицо залил неровный румянец.

– Теперь можно и пофилософствовать, – заметил он. – Что ты имеешь под могуществом?