Йоханнес Зиммель - Горькую чашу – до дна!

Нет! Нет! Я буду сопротивляться! Я еще не сдаюсь!

– Ради меня он сегодня ночью совершил кражу со взломом на фабрике микстуры от кашля?

– Нет!

– Что «нет»?

– Сегодня ночью его замели. А на фабрику он залез позавчера! – Когда она говорила, из ее рта вырывались клубы белого пара, и все вокруг нее было белое, луга и ветви деревьев, дороги и поле, – белое и словно зачарованное, как в волшебной сказке.

Да еще в какой сказке!

– И все это ради меня? Ради меня?

– Вот именно – ради вас!

– С чего ты это взяла?

– Мне Чарли сказал.

Вороны. Вороны. Они вопят и каркают. А я все же с приветом. Неужели и впрямь?

– Это еще кто такой?

– Тот, кто был с ним вместе.

– А Чарли не замели?

Она шмыгнула носом, за чем последовал новый поток слез.

– Кончай реветь, не то вмажу! – Не помогло. Мне надо было найти подход, который был ей ближе. – Значит, забрали одного Шауберга.

– Да…

– А Чарли?

Хлюпанье носом. Слезы.

– Где Чарли?

Слезы. Хлюпанье.

– Отвечай!

– Вы сказали, что вмажете мне.

– Извини. Я волнуюсь.

– Я не позволю так со мной разговаривать. Я такой же человек, как вы. И у меня есть своя гордость.

– Кэте… Кэте, ну пожалуйста! Где живет Чарли?

– Да не знаю я! Я вообще ничего не знаю! Я его в жизни не видела! В два часа ночи он позвонил фрау Мизере. – И она изобразила голосом разговор двоих: – «Можно позвать к телефону Кэте?» – «Я у аппарата. Кто со мной говорит?» – «Чарли». – «Какой Чарли?» – «Тебе без разницы, придержи язык. Твоего милого только что замели. Кража со взломом. На фабрике микстуры от кашля. Знаешь человека по имени Питер Джордан?» – «Да». – «Ради него он на это пошел. Завтра утром в восемь двигай в Фульсбюттель. Майенвег, за Гинденбургштрассе. Увидишь полевую дорогу, возле нее стог гнилого сена, там будет ждать этот Джордан.

Скажи ему, чтобы послал адвоката к фараонам». – «Чего?» – «Адвоката для твоего милого. И еще – пусть заберет ящик». – «Какой еще ящик?» – «Не задавай идиотских вопросов, Джордан знает какой. Сейчас же пусть заберет. Ящик – это главное».

Я услышал сзади какой-то шум и отскочил. За стогом стояла Шерли. Она явно все слышала, но ничего не поняла. Не знала и двух слов по-немецки.

– What happened? Who is that girl? [16]

– I told you to stay in the car! [17]

У Кэте сразу сдали тормоза, и она взвизгнула:

– Меня в это дело не путайте! И вообще, меня тут нет!

– Заткнись! – заорал я на нее. И, обернувшись к Шерли, тем же тоном: – Leave us alone! [18]

– If you don't tell me right away what happened, I'll start scream! [19]

– For Christ's sake, I don't know myself what happened! Now will you get back into that car and wait? [20]

Наверное, в этот момент вид у меня был страшный, ибо Шерли отшатнулась от меня, как испуганная собака. Я посмотрел ей вслед. Она шагала по мерзлой земле, спотыкаясь и едва не падая, и наконец скрылась в машине.

– Разве это не… У вас было фото… – начала Кэте.

– Слушай внимательно! Мне сейчас надо ехать на студию.

– А как же ящик! И адвокат!

– Дай договорить! Сейчас мне необходимо явиться на студию. Тут рядом! А ты вытрешь слезы и вообще немного приведешь себя в порядок, чтобы на тебя не оглядывались, а потом пойдешь назад в город по правой обочине. Я нагоню тебя через четверть часа. Я не ориентируюсь в Гамбурге. Так что тебе придется мне помочь. Вот и ящик нести поможешь. О'кей.

Она хлюпнула носом и кивнула.

А я повернулся и, скользя и чуть не падая, поспешил назад к машине. Я плюхнулся на водительское сиденье. Повернул ключ зажигания. Включил заднюю скорость. Муфту сцепления. Газ! Машина полетела к шоссе. Шерли сидела рядом со мной, не двигаясь. Сзади, по тропинке, ковыляла на своих шпильках Кэте. Она опять рыдала в три ручья.

Дуреха. Не реви! Не то первый встречный заподозрит неладное. Не реви, дуреха! Высморкайся как следует!

Но белокурая Кэте продолжала рыдать и спотыкаться, ковыляя по мерзлой земле, одинокая, беззащитная и совсем потерявшая голову.

Машина выскочила на шоссе. Я рванул руль и переключил скорости. Скаты взвизгнули. И «мерседес» понесся к киногородку. Я произнес, не повернув головы и не отрывая глаз от дороги:

– Врач арестован. Это его подружка. – (Шерли залилась истерическим хохотом.) – Что тут смешного?

– Врач арестован? Как, и этот тоже? Вот, значит, для чего я приехала в Гамбург? – Она задыхалась от смеха.

– Я должен ему помочь.

– Чтобы и тебя арестовали?

– Он сидит за другое! Потом все тебе объясню. Обещаю обязательно все тебе объяснить.

Она вдумчиво посмотрела на меня и пожала плечами.

– Никогда ты не скажешь правду, – одними губами прошептала она. – Теперь я это знаю.

– Что ты теперь знаешь?

– Что ты попал в какую-то грязную историю. Очень-очень грязную. Бедный Питер.

– Шерли, клянусь тебе… – начал я. Но потом плюнул. Нет времени. Ящик. Кэте. Адвокат. Мне необходим Шауберг. Что мне делать без него?

Впереди вынырнули ворота студии «Альгамбра». Я посигналил. Сторож поднял шлагбаум. Я въехал в ворота, не снимая ноги с педали газа, мимо таблички с надписью: «Скорость не выше 10 км».

Сторож закричал мне вслед.

С боковой дорожки вышли два «эсэсовца» в черных мундирах, высоких сапогах и фуражках с серебряной кокардой в виде черепа. Одного я слегка задел, второй с руганью отскочил. То были статисты, направлявшиеся в павильон № 11, где немецкая кинофирма все еще снимала фильм о войне.

В последний момент я нажал на тормоз. Руки мои дрожали, когда я опускал стекло и просил извинения у них обоих. Они меня узнали и сразу заулыбались, приветливо и почтительно. Таких, как они, называли исполнителями второстепенных ролей, если им доставались одна-две фразы, а может, эти двое были из массовки, таким вообще не полагалось ни слова. Так, во всяком случае, мне показалось. Я сунул в руку одному из них банкнот, и он щелкнул каблуками и отдал честь.

– Спасибо, шеф! – Своему напарнику он бросил: – Двадцать монет.

– Как это понимать, дружище? – ухмыляясь, откликнулся второй. – С тех пор как на нас эта одежда, все стали с нами куда любезнее!

– Отлучиться? Что значит «отлучиться»? Как вы себе это представляете, мистер Джордан? – Альбрехт, мой заклятый враг, в бешенстве уперся в меня глазами. Он даже вышел из-за своего стола, припадая на одну ногу, этот задохлик, который ненавидел меня всеми фибрами души, сам не знаю – за что. – И надолго желаете отлучиться?

– На час. Максимум на полтора.

– В десять вы должны быть готовы к съемке. Сейчас без пяти восемь. Что же – прикажете нам всем ожидать вас? Как-никак нас восемь десятков!

А Кэте в это время бредет по гадкой дороге в сторону города. И полиция разыскивает Чарли. А Шауберг сидит за решеткой. И ящик лежит в бывшем лагере.

Я заставил себя улыбнуться:

– Господин Альбрехт, пожалуйста, начните со сцен, где меня нет. С тех, что с Гофманом.