Зуфар Гареев - Спящие красавицы

Яна дает пощечину мерзкому пидару:

– Замолчи! Прекрати меня называть на «ты»!

– Да, классно!

Снова получает пощечину, но это распаляет в нем жестокость.

– Ты просто безумно хрюкала от удовольствия как свинья!

Он кружит по комнате как гладиатор, одержавший победу:

– Котик, ты просто хрюкала как свинья, извиваясь…

– Не называй меня на «ты»! – закипает Яна, бешено стирая с лица сперму. – Господи, какая гадость!

– Ты! Ты! Ты!

Яна стихает и плачет. Потом вздыхает:

– Да. Есть что-то нехорошее в этом, да, конечно… Но у Вас чертовски красивые глаза, Синичка… И член на уровне…

– Зачем мы говорим фиг знает о чем, Яна? Дело не в этом. Почему мы боимся сказать, что нас тянет друг к другу?

– Да, почему?

– Я – убийца. Можешь сдать меня Федеральной Комиссии. Ты сделаешь это?

– Да. Немедленно. Ты хочешь жить?

– Нет. Без тебя нет.

– Так быстро? Это идиотизм! – бормочет она, не в силах бороться с наплывающей теплой волной счастья.

Впрочем, силы еще есть. Надо просто уйти в свою комнату и взять себя в руки.

Синица вскоре осторожно открывает дверь.

– Ну, хорошо, – говорит Яна. – Это было всего несколько раз, случайно… Это надо прекратить, возможно еще не поздно.

Синица закрывает дверь. Надевает женское платье, накладывает ногти, подкрашивает тушью ресницы.

Он кричит в дверь:

– Слушай, сделай мне какой-нибудь приличный макияж… Я уйду. Я должен уйти. Это я во всем виноват.

Она появляется на пороге, предательский туман счастья лежит на ее глазах.

– Но что-то мне подсказывает, – говорит она медленно, – что скоро мне будет хорошо… Интересно, есть такая штука – секс по интуиции?

– Он весь на интуиции.

Яна тянет Синицу к себе, осыпая поцелуями.

– Иди ко мне… Ну куда ты уйдешь, какая к черту Федеральная Комиссия… О чем ты говоришь…

Синица отстраняет ее.

– Нет.

Яна увлекает его в бездну, шепча:

– Все уже свершилось… Не бойся умирать… Ты умрешь со мной… Ты хочешь со мной – и только со мной?

У парнишки нет сил противиться.

Не будем же и мы, как и все вокруг, думать, что летаргики не имеют право на привычный уклад жизни. Имеют.

В палате Людмилы Сергеевны художница раскладывает мольберт. Людмила Сергеевна, как и в прошлые годы, любит порисовать. Ксения с большой бутылкой колы в руках мрачно смотрит на загвоздку-мать. Скелетон замедленно (по элементам) имитирует круговой удар.

Переводчица передает слова Ксении, которые Людмила Сергеевна похоже не хочет слышать..

– Ксения говорит: Вы должны быть секси.

– Мама, ты должна быть секси, ты это понимаешь? – повторяет Ксения.

– Люся, доча! Это спасет тебе жизнь! – восклицает Скелетон.

– Во всяком случае точно оздоровит гинекологию. – Ксюша делает глоток. – Пора начинать половую жизнь, мама! Прошло уже 22 года!

Наконец Людмила Сергеевна заговорила (устами переводчицы):

– Ну как мне быть секси, как? Ты видела мою целлюлитную задницу?

– Сто раз. И что?

– Нет, с такой задницей я не могу быть секси!

– Мама, тут никто не спрашивает мнение у твоей задницы. Она слишком умна для такого разговора.

Переводчица в сомнении:

– Это переводить?

В палату входит декламатор: громоздкий припудренный мужчина под пятьдесят. Он читает, завывая под Качалова:

– На солнечной поляночке,
 Дугою выгнув бровь, Парнишка на тальяночке… Декламатора вызывали?

– Вы не видите, у нас пейнтинг? – возмущена Скелетон.

– Мама, давай еще раз… Разбуди в себе женщину… Вот представь перед тобой этот пидар… как его… Синица…

Переводчица живо встревает:

– Мне тоже он кажется мерзким геем! Слишком красив.

Художница подхватывает:

– Ой, и мне!

– И вот ты берешь его… – мрачно говорит Ксения. – Тьфу… за яйца…

Переводчица снова уточняет:

– Так «яйца» или «кокошки»? Про яйца она и слышать не хочет.

Ксению прорвало:

– Какие еще кокошки, блять! Мы что – в курятнике, мама? Берешь его за яйца, отрываешь и выбрасываешь воронам! Воронам, поняла?! Какая ты у меня тупая, мама!

Скелетон бьет ногой в косяк, падает «Девочка с персиками».

Скелетон вскрикивает:

– Люся – воронам!

И тут же сама себе бормочет:

– Подними персики!

Она торопится к репродукции:

– Подними девочку!

– Если бы воронам, – делает замечание переводчица. – Но это не эротика, увы…

Ксения спохватилась и пытается успокоиться:

– Да, затупила… Извиняюсь… Накатили старые обиды…Вот такие как ты, мама, всех нас и погубят. Ты знаешь сколько я их перевидала, чтобы яйца называть кокошками?

Она взбивает грудь:

– Ты веришь в это?

Скелетон подхватывает неоспоримые аргументы:

– Да. Люся, не забывай, что у нашей Ксюни 4-ый размер. А теперь пятый.

Ксения всхлипывает о своем девичьем:

– Мама – это жесть, сколько я их перевидала с 13 лет…

Скелетон тоже всхлипывает:

– Ксюша, правда?

– А то, бабон! И ни разу любви не встретила. Только кокошки эти гребаные. Так-то вот.

Скелетон потрясена в который раз:

– Ни разу? Без первой любви невозможно! Это жесть.

– Ни разу, баба!

Людмила Сергеевна бормочет устами переводчицы:

– Яй… Яй… Мне так противно становится… Может яйкошки?

– И правда, Ксюня, может яйкошки? – мягко говорит Скелетон. – Воронам-то какая разница?

– Эх, мама… Долго еще с тобой работать, ох долго…

В Клинике тем временем снова беда – нет сладу с попугаем-похабником. Наглый он, конечно, слов нет. Всего-то знает пару слов на языке римлян, а в любую минуту готов козырнуть ученостью.

По коридору движется процессия. Впереди возмущенно вышагивает Любовь Семеновна, за нею Старшина и Леха. В руках у гендиректора клетка с Иннокентием. Сзади семенит адвокат г-на Перепечкина.

– О темпора, о морес! – говорит Иннокентий. – Спасибо.

– Пожалуйста, дурак! – замахивается Любовь Семеновна. – Так бы и треснула!

– Ну-ну, Любовь Семеновна… – урезонивает ее адвокат.

– Что Вы все время нукаете, уважаемый? – На! – Она протягивает клетку Старшине. – Видеть его не могу!

– Я буду вынужден доложить Ивану Михайловичу, что Вы назвали его лучшего друга нехорошим…

– Испугалась! Да Ваш клиент – ку-ку, судя по его другу! Не знала я, что у випов такие попугаи!

Иннокентий вопит:

– Застегни ширинку, о темпора, о морес!

– Вот видите! И сколько можно терпеть это бескультурие?

– Он говорит: о, времена, о, нравы…

– Птичка, ты чего? Тю-тю-тю… – сюсюкает Старшина.

Навстречу процессии – г-н Майер, Хильда и два ученых-японца.

– В чем виноват эта птица? – спрашивает сердобольно первый японец. – Почему ее бьют?

Хильда поясняет:

– Иннокентий направляется в лабораторию биометрической нейтрализации деятельности мозга. Некоторые любимые животные, находясь в биометрическом поле летаргиков, могут приобретать аномальные свойства. Например, публично дискутировать о гениталиях на латинском языке.