Зуфар Гареев - Спящие красавицы

– В чем суть этой полемики? – дотошно спрашивает второй японец.

Хильда, выслушав Маейра, переводит на английский:

– Господин Майер не советует включаться в эти дискуссии – они бесплодны, как правило.

Японцы вежливо кивают.

Как мучается Константин Егоров! Как он любит Манану! И как хочется снова и снова возвращаться к теме прекрасных порывов его сердца!

На газоне копошатся Старшина и Леха. Они высаживают в клумбу цветы в бумажных горшочках. В раскрытом окне третьего этажа показывается Егоров и громко вопит, воздев к небу руки.

– Манана, ну почему? О, Боги, тьфу!

Его смачный плевок долго летит по воздуху и падает на голову Старшине. Старшина молча вытирает голову и произносит:.

– Товарищ, ты так скоро в верблюда превратишься со своей Мананой.

Константин возвращается в палату.

– Почему она тогда за три месяца не произнесла ни слова? Почему она со мной не хочет разговаривать? Почему она под воздействием этого глупого сериала испытала эротическое волнение и впала в летаргический сон? Значит, она хотела его?

– Но она же его не получила, – возражает Люция.

– Выключите это идиотское радио! – закипает Константин.

– Манана так любит танцевальную музыку! – вздыхает Ануш.

– Вы водите к ней двойников! Почему вы запрещаете здесь устанавливать веб-камеру?

– Манана не любит вторжения в ее личное пространство! – говорит Ануш. – А сейчас Манане пора в душ.

Егоров распинывает коробки с покупками, которые вокруг кресла супруги.

– Я убью его, клянусь, Манана! Убью! И он перестанет позорить тебя! Позорить меня!

Как видим, жизнь в Клинике сложна, многогранна и порой от нее устаешь как черт. Но профессор Майер знает секреты релаксации.

Хильда, Майер, Козырев находятся в расслабленном состоянии, покуривая. Глаза прикрыты, благовейная тишина. Сбоку у ног Козырева покорно сидит Лиза на коленях как преданная кошка. С другой стороны застыл Пушкин со сценарием в руках. Время от времени он тихо спрашивает:

– Глянем, Роман Григорьевич?

Вера, холодно сложив руки, как всегда надменно наблюдает весь этот балаган.

Козырев затягивается:

– Лиза – русская экзистенция. Кажется, я нашел то, что искал в жизни.

Майер уточняет:

– Экзистенция без укурения?

– Без укурения. – отвечает Роман Григорьевич. – Чистой воды. Лиза может почесать мне пятки.

– Зачем Вам чесать пятки? – спрашивает Хильда. – Наймите чесальщицу. В русской экзистенции в 18-ом веке были чесальщицы пяток. Я изучала вопрос.

Роман Григорьевич возражает:

– Пятки должна чесать любовница.

Хильда затягивается:

– Она – Ваша любовница?

– Экзистенциально, да.

– Это как? Без секса?

– А также с чесанием спины для выискивания блох и вшей.

– В русской экзистенции чесание спины было до крови, я изучала вопрос. Кстати, откуда этот странный ганджубас у профессора?

По-немецки она спрашивает:

– Откуда у Вас такая прелесть?

– Это «Русский Экспресс», на сегодняшний день самый дорогой легкий наркотик.

Хильда снова обращается к Козыреву:

– Вас Вера водит писать. В русской экзистенции любовницы водили мужчин писать? Я не изучила этот вопрос. Вера Вас держит за пенис?

– Да, держит.

– Как жаль, что вождения писать не было в немецкой экзистенции! – оживляется профессор.

– Слушайте, – надменно произносит Вера. – А возьмите вы его в немецкую экзистенцию, а? Хотя бы пенис его возьмите, а?

Майер смотрит на часы:

– Я – педант как всякий немец. Извините, господа, но кажется пришел час танца.

Он встает и вальсирует, негромко напевая: «Тра-тра-трата-та-та». Переводчица ввозит коляску с Аделаидой.

Майер кружит вокруг кресла:

– Я уже в вихре танца, я подхватил вас, Аделаида…

Переводчица Аделаиды синхронно отвечает:

– Хольт, а что скажет фрау Майер?

– Она разрешила, чтобы у Вас нечаянно и немножко кружилась голова!

– Как мило с ее стороны. Мне славно и грустно сейчас. Ведь наш роман идет к концу.

Пауза. Переводчице надо чуть внимательнее вслушаться в то, что говорит телепатически ей сейчас Аделаида. Похоже что-то небанальное.

– О, как жарко полыхает мой разум! – переводит переводчица.

Уточняет для Хильды:

– Она сказала, что ее мозг воспален.

Хильда говорит Майеру по-немецки:

– Она говорит, что в ее мозговых клетках возможны злокачественные образования, дающие невыносимый жар ее голове.

– О, да! – отвечает Майер. – Мы обязательно назначим высокоточные томографические процедуры ее черепу…

Старшина и Леха Богатырев метут двор. Во двор въезжают машины, из них показываются европейские дамы-чиновницы разных возрастов. Дамы, оживленно, разговаривая, проходят мимо. Некоторые щелкают фотоаппаратами. Старшина ладошкой навевает к своему носу гипотетический запах парфюма.

– Эх, жизнь… Не жизнь, а говно. Ну почему мне нельзя приближаться к женскому полу?

Леха отвечает:

– Приблизимся, не бойся, наш час впереди…

Старшина предается горьким армейским воспоминаниям:

– Сапогами, Леха… Всей ротой метелили…

– Хорошего старшину солдаты трогать не будет. Значит, херовый ты был старшина. Правильно теть Люба говорит.

Старшина, пропустив мимо ушей замечание корефана, продолжает вспоминать:

– Как жив остался, не понимаю. Три недели в коме – это тебе не шутки. Вот после этого все и начиналось. Приближусь – бац: короткое замыкание.

Одна миловидная блондинка споткнулась, сломала каблук.

Старшина с готовностью бросается на помощь – порывисто поднимает даму на руки и несет.

На него уже находит кураж:

– Краса моя, хорошая… Да я тебя хоть в небо сейчас унесу.

Все разевают рты.

– Эй, куда вы меня несете? – уточняет дама. – Господи, какой навязчивый русский вопрос! Это харассмент?

– В небо несу! К звездам! К солнцу!

– Зачем? Я не космонавт. Это харассмент?

– Это неважно!

– А мой туфель? Это харассмент?

– И туфель возьмем, красавица! Туфель тоже харассмент!

Леха растерянно несет за ними туфель.

Все испуганно кричат:

– Эй, не туда! Вот дверь! Это харассмент?

И тут Старшину начинает глючить уже конкретно. Глаза его затуманиваются бешенством, он ревет:

– Ротабля! Подъем!

Дама, вырвавшись, убегает. Несется озверелый голос Старшины:

– Ротабля!

Леха подбегает, чтобы привести друга в чувство. Но получает отменный удар в челюсть.

– Ассильбеков, чмо! Ща запидарасю! Подъем, я сказал!

Леха наконец ловко подсекает Старшину, тот валится на землю. Леха вскарабкивается на друга и колотит его головой о землю.

Старшина стихает и садится; он пришел в себя. Сконфуженные друзья поднимаются и молча бредут в хозпомещение.