Зуфар Гареев - Перевод Гоблина

Со лба Ирины течет сперма, течет также изо рта, по подбородку. А из глаз катятся слезы… Это слезы прощания? Или это слезы счастья встречи с любимым человеком? На краю пропасти…

Сиделка протягивает салфетку:

– Пожалуйста…

Ирина мотает головой, достает свой платочек.

– Не надо…

Пятый сценарий – это уже жизнь. Его время наступает через восемнадцать дней. У ворот кладбища тормозит машина. Из нее выходит Ирина. Водитель сопровождает Ирину, он ведет ее к Алексею Германовичу.

…Свежий холм. Похороны закончены, Алексей Германович перед могилой сына решил побыть один. Ирина потерянно топчется у него за спиной…

– Мы объездили с ним всех лучших врачей мира. И когда стало ясно, что все безнадежно, я начал его возить по свету. Я показал ему все, что можно показать в этом мире. Крупнейшие города, немыслимые шоу, самые интересные страны, океаны, водопады, острова… Я дал ему все, что мог дать. За исключением одного: счастья стать мужчиной, побыть самцом…

– Он был маленький. Зачем ему это?

– Для идентификации самца это хороший возраст. Я начал гораздо раньше.

– Смешной вы народец – мужчины. Неужели это настолько важно?

– А что еще важно было в его положении, что?

После паузы:

– Вы будете достойно вознаграждены за то, что были с моим сыном в последние месяцы его жизни. Собственно…

Чувствуется, ему неловко об этом говорить.

– …я бы мог до конца жизни вам платить достойные алименты…

– Алименты?

– Все просто. Сперма моего сына побывала в Вас. При правильном стечении обстоятельств от этого, вообще-то, получаются дети. Почему бы нам не представить, что у Вас от моего сына получился ребенок?

– Но ведь этого не случилось.

Алексей Германович с трудом сдерживает бессильное раздражение.

– Но это же могло случиться! Это же когда-нибудь могло произойти! Нам не хватило с ним чуть-чуть…

Он всматривается в фотографию на надгробном камне.

– Егор, нам не хватило чуть-чуть с тобой… Чуть-чуть, понимаешь?

Ему трудно говорить, ком в горле.

– Ну, года не хватило, может быть, двух… Врачи сказали: если год протянет, тогда может быть другой разговор… Другие лекарства на подходе…

– Простите меня, Алексей… Будем думать, что это случилось. Вас это будет утешать?

– В конце концов, Вы единственная на земле женщина, в организм которой однажды попала сперма моего сына.

– Пусть будет так, как Вы хотите. Пусть это будет новая игра… Новый сценарий…

– Пусть это продлится хотя бы год. Вы были с ним два месяца. Я видел, как он преобразился, как он хотел жить…

– Это не очень прилично. Я никогда не была с малолеткой…

– Человек, который так много думал, что скоро умрет, не может быть малолеткой. Скажите мне, еще что-нибудь, что касается моего сына…

– Это довольно интимно… Продолжать?

– Да.

– Я почувствовала его сердце… в доверчивой головке его члена. Со мной это было только однажды в жизни. Когда я безумно была влюблена в своего мужа и хотела от него ребенка. Но все расстроилось как-то… Любовь прошла… Мужа нет… Ребенка, как понимаете, тоже…

– Вот видите, а Вы говорили, что это не имеет никакого значения!

– Да, теперь я понимаю эти свои ощущения. Его сердце так тревожно и сладко билось в моих губах… Оно так не хотело умирать, Алексей! Я могу это подтвердить.

– Мужская сперма иногда мыслит, как и женская. Если бы это произошло в нормальном формате, я бы имел полное моральное право платить Вам алименты. Я не сомневаюсь, что сейчас Вы были бы беременны!

Ирина грустно улыбается невозможному:

– Я? Беременна? От мальчика?

– А что в этом удивительного?

Сколько прошло времени после этого разговора? Неделя? Полторы? Это уже не имеет значения.

…В четвертом часу ночи по квартире бродит неугомонная Мухомор. За ней – тупой и преданный Дюк, пуская слюни. Иногда Мухомор с ним переговаривается, дает сухарь-другой. Тупой Дюк преданно сжирает, но слюни опять вырастают до пола.

Ночного сна у бабушки нет уже давно, лет двадцать. Комнаты на ночь от нее не запираются, – себе дороже (кто знает это). А так – войдет, молча постоит, поразмышляет и уйдет.

…Но не всегда. Нынче, например, опять хлопот полон рот. У Мухомор в руках – белый узелок, это новый гостинец для Веры Петровны Марецкой.

Кошка Лама, дремлющая у ноутбука, завидев Дюка, потягивается, лапой задевает мышку, монитор оживает, видно окошко аськи. Зеленый огонек Gapsten больше не горит. И не загорится никогда этот зеленый лепесток.

– Доча, там Ваниш пришел… – говорит ласково Мухомор.

Ирина зарывается в подушку:

– Баба, иди… Иди, поспи.

Лама ласково катается в головах Ирины, Дюк преданно кладет лапы и морду на ее ноги. В общем, все хотят Ирину видеть и слышать, заодно на Ваниша посмотреть.

– Пришел и молчит чего-то, молчит…

Видно, что Мухомор переживает за него.

– Ну, иди, поговори с ним. Он же к тебе пришел.

– На… Тут я Вере Петровне к чаю-то опять собрала… В тот раз жаловалась, что яблоко ей червивое, мол, положила… Нынче – не червивое. Скажи, что хорошо проверила.

– Положи на стол.

– Ванишу чего сказать? Пусть завтра приходит?

Ирина садится.

– Баба, ну где Ваниш? Где ты его видишь?

Мухомор слегка раздвигает гардину.

– А вон стоит… Красивый, статный…

Ирина выглядывает… Ба!

Во дворе – машина, окруженная ночным влажным сентябрьским туманом, рядом – Алексей Германович. Он неспешно курит, поглядывая на окна этого дома.

Ирина бормочет:

– Баб, ты у меня прям мистическая вся…

Поспешно одевается, выходит.

– Я посылал Вам сигналы.

– Сигнал услышан, я здесь.

Тупо подтягивается Дюк. Решил единолично посмотреть на Ваниша. И чего же он бабу-то бросил?

Впрочем, Мухомор тоже тихонько шуршит на лестнице, торопится на свидание.

– Подождите, кажется, бабуля опять ушла из дому…

Ирина торопится в подъезд, за ней, встревоженный, Алексей Германович.

– Бабанюшка, пойдем домой. Пойдем, хорошая ты моя. Пойдем, золотце. Я все сказала Ванишу.

Мухомор строго посмотрела на Алексея Германовича.

– Не приставал?

– Не приставал. Он хорошо воспитан.

Сердобольная Мухомор вручает узелок.

– На вот, про Веру Петровну не забудь… А то ведь уедешь опять – не сыскать.

Алексей Германович легко подхватывает бабушку на руки и несет ее по лестнице.

– Сколько в ней?

– Килограмм сорок. Она тает и тает дальше…

В доме – девичий переполох, все у окна. И только одна Хамса точно знает, что делать. С заполошными криками «Дэн, урод, где бинокль?» убегает.

Из комнаты брата слышны вопли типа:

– Хамса, ну ты и свинья!

Потом глухие удары (видимо по черепу Дэна), новые вопли:

– Где бинокль я сказала? Мама, бля, ты только посмотри, у него порножурнал здесь спрятан, еле нашла!