Розамунда Пилчер - В канун Рождества

— И что же произошло с их браком? — с интересом спросил Оскар.

— Когда девочки выросли, получили образование и сами начали зарабатывать деньги, Джеффри ушел. К Серене. Она прелестная женщина, намного моложе его. Работала цветочницей, делала букеты для всяких там званых вечеров и прочее. Джеффри знал ее давно. Он ушел от жены и с работы одновременно и уехал с Сереной подальше от Лондона. Когда кончился пренеприятный бракоразводный процесс, женился. У них есть сын и дочь. Живут они скромно, разводят кур и летом пускают туристов. Постель и завтрак.

— Счастливы?

— О да!

— А дочери от первого брака?

— Я потеряла с ними связь. Старшую зовут Никола. Она вышла замуж, родила ребенка. Неприятная особа, вечно всем была недовольна и жаловалась, что судьба к ней несправедлива. По-моему, она всегда завидовала Кэрри.

— Родной сестре?

— Именно. А вот Кэрри — прелесть. Вся в Джеффри. Лет десять назад, когда мне делали операцию, она приехала и шесть недель ухаживала за мной. Я тогда жила в маленькой квартирке в Патни. Кэрри все взяла в свои руки, и мне было с ней очень хорошо. — Элфрида нахмурилась, что-то подсчитывая в уме. — Сейчас ей должно быть около тридцати.

— Она замужем?

— Не думаю. Знаю, что она жила в Австрии, работала в туристической компании, инструктором по лыжам. Больше всего на свете она любила лыжный спорт. Что бы там ни было, я уверена — Кэрри счастлива. Кажется, чай заварился. — Элфрида наполнила кружку Оскара и отрезала ломтик пряника. — Так что у меня есть родственники, хотя и не очень близкие. — Элфрида улыбнулась. — А у вас?

Оскар поскреб в затылке.

— Как и вы, я не очень хорошо представляю, где они сейчас находятся и чем занимаются.

— Расскажите.

— Ну… — он задумчиво жевал пряник, — моя бабушка была шотландкой. Как вам для начала?

— Неплохо!

— У нее был дом в Сазерленде, большое поместье, ферма.

— Состоятельная леди.

— Обычно я проводил у нее летние каникулы, но она умерла, когда мне было шестнадцать лет, и больше я туда не ездил.

— Как называлось поместье?

— Корридэйл.

— Наверное, дом был огромный?

— Да нет. Но очень удобный. Мне запомнились сытная еда, резиновые сапоги и удочки, разбросанные по всему дому. И чудесные запахи: цветов, пчелиного воска — им полировали мебель, аромат поджаривающихся тетеревов и куропаток.

— Восхитительно! Даже слюнки текут. Ваша бабушка наверняка попала в рай.

— Не знаю. Хотя она была необычайно талантлива и ни на что не претендовала.

— Талантлива в чем?

— У нее был талант жить. И, несомненно, музыкальный. Она была замечательной пианисткой. Думаю, я унаследовал способности к музыке от нее, и именно она направила меня на эту стезю. В Корридэйле всегда звучала музыка. Она стала частью моей жизни.

— Что еще вы там делали?

— Не помню. По вечерам охотился на зайцев. Ловил форель. Играл в гольф. Бабушка пыталась научить меня, как целиться в лунки, но с ней я не мог состязаться. Приезжали гости, и мы играли в теннис, а если было тепло, что случалось редко, я на велосипеде ездил к морю купаться. В Корридэйле не важно было, что ты делаешь. Это был отдых, и очень веселый.

— И что же случилось потом?

— Бабушка умерла во время войны. Поместье унаследовал мой дядя и переехал туда жить.

— Он приглашал вас на летние каникулы?

— Мне исполнилось шестнадцать лет. Я был весь погружен в музыку. Сдавал экзамены. Другие интересы, другие люди. Другая жизнь.

— Он так там и живет? Я имею в виду, ваш дядя.

— Нет, теперь он живет в Лондоне, неподалеку от Альберт-холла.

— Как его фамилия?

— Маклеллан. Гектор Маклеллан.

— Великолепно! У него есть килт [6] Килт — юбка шотландского горца. и рыжая борода?

— Нет, он уже очень стар.

— А Корридэйл?

— Он передал его своему сыну Хьюи, лентяю и бездельнику. А тот любит шикарно жить и оригинальничать. Хьюи сразу же стал приглашать в Корридэйл приятелей, которые пили его виски и вели себя так, что слуги, проработавшие в поместье много лет, были просто в отчаянии. Потом Хьюи решил, что жизнь на севере не для него. Он продал поместье и отправился на Барбадос. Насколько мне известно, он и сейчас живет там со своей третьей женой и продолжает развлекаться.

Элфрида позавидовала:

— Какой интересный человек!

— Нет, вовсе не интересный. Его поступки весьма предсказуемы. Мы поддерживаем с ним связь, но друзьями никогда не были.

— Значит, вы никогда больше там и не побываете?

— Похоже, что так. — Оскар откинулся на спинку стула и скрестил руки. — Правда, бабушка оставила нам с Хьюи еще один дом. Он уже много лет сдается какой-то пожилой паре. Каждые три месяца я получаю небольшую ренту. Хьюи, разумеется, тоже. Думаю, ему хватает этих денег на пару попоек.

— А дом большой?

— Не очень. Стоит в центре маленького городка. Когда-то это была контора управляющего поместьем, а потом его переделали в жилой дом.

— Очень интересно. Хотела бы я иметь дом в Шотландии!

— Полдома.

— Полдома лучше, чем ничего. Вы можете поехать туда с Франческой на каникулы.

— Мне почему-то это и в голову не приходило. Честно говоря, я вообще про этот дом не вспоминаю. Скорее всего, рано или поздно Хьюи предложит мне либо выкупить его половину, либо продать ему мою. Но меня это мало беспокоит. Я предпочитаю не торопить события. Чем меньше дел я имею с Хьюи Маклелланом, тем лучше.

— Прячетесь от проблем?

— Просто ни за чем не гонюсь. Ну, и когда же вы уезжаете?

— В следующую среду.

— Надолго?

— На месяц.

— Открытку нам пришлете?

— Непременно.

— Дайте знать, когда вернетесь.

— Сразу же.

— Нам будет вас недоставать, — сказал Оскар, и у Элфриды потеплело на сердце.

Домик назывался Эмбло-коттедж. Гранитным фасадом он был обращен к северным ветрам и к Атлантике, и немногочисленные на этой стороне окошки были маленькие, глубоко посаженные, однако подоконники достаточно широкие для горшков с геранью, причудливых обломков плавника и раковин. Серена любила собирать раковины. Когда-то этот коттедж был частью Эмбло, процветающей молочной фермы, и в нем жил пастух, но он ушел на пенсию, потом умер; молочные хозяйства механизировали, и фермер, дабы сократить расходы, продал коттедж. С тех пор тут трижды сменились хозяева, и в последний раз коттедж был объявлен на продажу, как раз когда Джеффри принял судьбоносное решение распрощаться с Лондоном, с Доди и со своей работой. Он прочел объявление в «Таймс», немедля сел в машину, ехал всю ночь напролет, чтобы посмотреть коттедж одним из первых, и обнаружил отсыревший домик, спрятавшийся в разросшихся кустах неухоженного сада и убого обставленный для сдачи в летний сезон. Но отсюда открывался вид на скалы и на море, по южной стене вилась глициния, а на лужайке цвел куст камелии.