Роберт Джирарди - Неправильный Дойл

– Карты, или я вышибу тебе мозги, – сказал он.

Таракан явно испугался, его глаз задергался сильнее. Он покосился на дубинку, потом на Дойла. Где-то в глубине его сознания пробуждалось слабое понимание.

– Д… Дайл? – удалось ему выговорить.

– Точно.

Дойл вытащил Таракана из угла и поволок его вниз через холл в восьмиугольную кухню. Тот шлепнулся на кафельный пол в ярком свете кухни, голый, покрытый гусиной кожей, и так и сидел, пока Дойл хлопал дверцами шкафов и варил кофе. Одну чашку он налил себе, другую сунул Таракану. Тот подносил чашку с дымящейся жидкостью к губам, держа ее обеими руками, послушный и довольный, словно маленький французский мальчик, которому досталась порция горячего шоколада. Допив кофе, он, казалось, стал на шаг ближе к реальности.

Дойл помахал дубинкой.

– Карты, – сказал он. – Или…

Без колебаний Таракан поднялся и потащился в восьмиугольную гостиную. Его сморщенный пенис безвольно болтался в зарослях волос. За большой маской ашанти в белую стену был встроен сейф с цифровым замком. Таракан набрал код, и сейф с щелчком открылся. Там, в конверте из манильской пеньки, помеченном «Уиткомб, Кеттл и Слау, адвокатская контора», лежали два потрепанных листа семнадцатого века, с грубыми чертежами и отметками, сделанными неразборчивым почерком, в котором Дойл узнал руку Финстера.

– Значит, ты состряпал весь этот бардак, – сказал Дойл, пытаясь прояснить все до конца, – потому что решил, что сможешь выкопать пиратское золото на моей земле?

Таракан только и смог, что выдавить еще одну кретинскую улыбку, но каким-то образом Дойл понял – дело было не в деньгах. У него их и так было много. Он повсюду разбрасывал пачки денег, словно это была разменная мелочь. Дело было в чем-то большем, менее материальном, можно назвать это романтикой, тайной. Детской мечтой о золотых монетах, диадемах, рубинах, нитях жемчуга, золотых слитках, закопанных в древнем сундуке, рядом с пиратскими черепами и таинственными костями, – прямо как в «Острове сокровищ».

– Ты действительно думаешь, что он там есть? – спросил Дойл. – Долбаный пиратский корабль?

Таракан решительно закивал.

– Она показала мне, – произнес он совершенно разборчиво, хотя взгляд его оставался бессмысленным. – Завязала глаза и отвела меня туда.

– Она? – переспросил Дойл.

Во рту пересохло. А в одной из комнат дома, в стеклянных аквариумах, в тепле искусственного солнца, на опилках в тени тропических растений, дремали ящерицы и змеи.

Свет у Мегги не горел. Ее хижина, спрятавшись за пышно цветущей желтой форзицией, была окутана волшебным сумраком, словно замок Спящей Красавицы, скрытый зарослями шиповника. В шуршащем неподалеку камыше пели лягушки.

Дойл подошел к входной двери. На резиновом коврике у двери был изображен сумчатый дьявол, а под ним стояла надпись: «Берлога Мегги!» Он громко постучал. Тут же зажегся свет, словно она не спала, а все это время ждала его прихода. Через несколько секунд он услышал за дверью звук взводимого курка винчестера. «Бог мой, – подумал Дойл, – она что, спит с этой чертовой штукой?»

– Эй, это я, Тим, – позвал он.

– Какого дьявола тебе надо в такое время? – Мегги явно злилась.

Были уже привычные для Дойла три часа ночи.

– Я хочу поговорить о «Могиле поэта».

Ответом было красноречивое молчание, сопровождаемое хором лягушек.

– Ладно, – наконец сказала она. – Только дай мне привести себя в порядок.

Через несколько минут Мегги отодвинула засов, потом задвижку, и Дойл вошел внутрь. На голое тело она накинула знакомый халат с пингвинами, после сна ее волосы выглядели жирными и тусклыми. Дойл увидел кофейник, булькающий на двухкомфорочной газовой плитке в крошечной кухоньке. Эти хижины для отдыха были построены полвека назад по тогдашней последней моде: хромированная арматура, поверхности из бирюзовой формайки, отделка из светлой сучковатой сосны, теперь потемневшей от времени. Мегги жила здесь как на корабле: теснота помещения вынуждала к аккуратности моряка и напоминала Дойлу обстановку домика капитана Пита, нависавшего над другой бухтой на противоположной стороне острова. Одежда, которая не помещалась в крошечный платяной шкаф, была аккуратно сложена в ящики из-под молока, стоящие вдоль стен. Необходимый минимум посуды хранился на открытой полке над плиткой. Над узкой кроватью, стоявшей в углублении, висело большое распятие. Единственным украшением стен являлся банковский календарь, в котором определенные дни были отмечены многозначительными красными крестиками, и побуревшая, в пятнах плесени фотография с утиной охоты – ее повесил там дядя Бак еще в те дни, когда хижины только начали сдаваться.

Мегги села на мягкий диванчик и натянула халатик на колени. Она выглядела сконфуженной, после сна ее лицо было немного опухшим.

– Кофе будет готов через минуту, – зевнув, сказала она.

– Нет, спасибо.

Дойл прислонился к деревянной обшивке, всем своим видом показывая, что проходить не собирается. Эти хижины всегда вызывали у него приступ клаустрофобии: казалось, в них никогда не хватало места его плечам.

– Ты слышала, что я сказал? – Он не смог сдержать резкого тона.

Мегги кивнула. У нее был вид обиженного человека, обвиненного в преступлении, к которому он не имел никакого отношения.

– Почему ты не рассказала мне о «Могиле поэта»? – спросил Дойл, пытаясь изо всех сил сохранять спокойствие.

Мегги задумалась. Потом ответила:

– Не знаю. Сначала думала, ты в курсе. А потом, когда поняла, что ты не знаешь, не хотела говорить, потому что это было вроде нашего с Баком маленького секрета. Если он не рассказал тебе об этом в свое время, значит, у него были на то причины, я так полагаю.

– Скрытный старый ублюдок, – выругался Дойл.

– Может, он думал, что ты еще мальчишка, а мальчишки не умеют держать язык за зубами, и ты проболтаешься кому-нибудь просто так, ради красного словца. Поползут слухи типа «мать твою, закопанное сокровище», и это место наводнят разные психи с лопатами в руках. А потом ты стал старше, и он просто ждал, когда ты вернешься. Но ты так и не вернулся.

– И давно ты знаешь?

– Довольно давно.

– С каких пор?

– Почти с того времени, как мы с Баком стали встречаться, наверное. Однажды вечером он сводил меня туда. От этого места реально бросало в дрожь.

Дойл почувствовал, как внутри у него все сжалось.

– Ты была на «Могиле поэта»?

– Что-то вроде того.

– И ты… сможешь опять найти туда дорогу?

Мегги бросила на него странный взгляд.

– А ты как думаешь?

Декорации площадки для гольфа неясно вырисовывались в безлунной ночи, как языческие идолы. Опоссумы, которым якобы грозило вымирание, удирали в кустарник за ограждение. Ночные птицы одиноко кричали с болот. Мегги, в высоких болотных сапогах, спотыкаясь, брела по потрескавшейся ракушечной дорожке. Луч ее фонарика скользил по гипсовым щупальцам гигантского кальмара.