Кристофер Мур - Вампиры. A Love Story

Вот ведь орет! Крепись, Джоди, не выходи из себя. Ему же всего девятнадцать, не сто пятьдесят, он и взрослым-то быть еще не научился, что уж тут говорить о бессмертии!

— Все это мне известно. — Джоди совершенно спокойна.

— Завтра ночью мы перво-наперво берем напрокат машину и едем за Илией. На обратном пути покупаем елку. Звучит?

— Берем машину напрокат? Это ново.

— Покатаемся. Ну прямо заботливая матушка. Гляди не перестарайся.

— В принципе, можно и без елки обойтись, — дает задний ход Томми.

— Прости меня. Я вел себя как мальчишка.

— Ты и есть мой мальчишка, — мурлычет Джоди.

— Отнеси меня в постельку.

Некоторое время Томми стоит неподвижно, держа Джоди за руку, потом сгребает девушку в охапку.

— У нас все будет хорошо, правда?

Джоди кивает в ответ и целует его. Из хищника она превращается во влюбленную девчонку. На секундочку. Но этого достаточно, чтобы вернулся стыд.

Ну зачем она напилась крови Эбби? В дверь звонят.

— Ты знал, что у нас есть дверной звонок?

— Нет.

— Артель «Напрасный труд», утренняя смена, — острит Ник Кавуто.

Весело ему, заразе. Судя по всему, всем нравятся мертвые шлюхи, что бы там ни вякали некоторые писаки.

В сквере на углу Мишн-стрит Ник не один.

Дороти Чин — маленькая, хорошенькая и сметливая — подавляет смешок и смотрит на градусник, который вытащила откуда-то из закоулков мертвого тела.

— Мертва уже часа четыре.

Ривера потирает виски. Книжный магазин явно ускользает от него, уплывает все дальше, как и женитьба. Ладно, бог с ней, с женитьбой, может и подождать. Но вот магазин оставляет в душе разверстую рану.

На всякий случай (ему и так все ясно) Ривера спрашивает:

— Причина смерти?

— Подавилась, — бурчит Кавуто.

— Так точно, господин сутенер, — на голубом глазу подтверждает Дороти.

— Целиком согласна с детективом Кавуто. Она подавилась.

— Непрофессионализм какой, — с укоризной произносит Кавуто.

— Вот уж клиент был недоволен.

— До того недоволен, что свернул ей шею и выгреб все денежки, — усмехается Дороти.

— Значит, шея свернута. — Ривера мысленно машет ручкой первому изданию полного собрания сочинений Реймонда Чандлера, рабочему дню с девяти до шести и гольфу по понедельникам.

На этот раз лыбится Кавуто.

— Только не в ту сторону. Что бы это значило, как думаешь, Ривера?

— Ну а если серьезно, — произносит Дороти Чин, — тут и без вскрытия все понятно. Ей еще повезло. Похоже, у нее СПИД по полной программе.

— Откуда ты знаешь?

— Глянь на ноги. Саркома во всей красе.

Чин снимает с трупа туфлю. На ступне и на колене открытые язвы.

Ривера вздыхает. О дальнейшем можно и не спрашивать.

Но Ривера все-таки спрашивает:

— А как обстоит с кровопотерей?

Дороти Чин вскрывала две предыдущие жертвы вампира и сейчас поеживается. Серия налицо. Все были смертельно больны, у всех свернута шея, у всех колоссальная кровопотеря — и ни единой ранки на теле. Даже следы от уколов отсутствуют.

— Вскрытие покажет.

С Кавуто вмиг слетает вся веселость.

— Значит, нам все Рождество вшивоту опрашивать?

У выхода из сквера полицейские в форме еще не закончили беседу с замызганным зевакой, зарулившим на огонек. Бродяга клянчит на бутылку — Рождество все-таки.

Домой Ривере не хочется, но не хочется и терять день на выяснение того, что ему и так известно.

Детектив смотрит на часы:

— Когда солнце встает?

— Погоди-ка, — Кавуто хлопает себя по карманам, — сейчас в календаре посмотрю.

Дороти Чин опять фыркает. И тихонько смеется.

— Доктор Чин, — тон у Риверы официальный, — не могли бы вы уточнить время смерти?

— Разумеется. — Чин оставляет хиханьки-хаханьки и докладывает по всей форме:

— Существует алгоритм, сколько времени уходит на то, чтобы тело остыло. Мне нужно знать, какая вчера была погода, мне нужно забрать ее в морг и взвесить. И через десять минут я назову вам точную цифру.

— Ты чего? — спрашивает Кавуто у Чин; та молча улыбается.

— Что еще? — На этот раз вопрос Кавуто обращен к Ривере.

— Зимнее солнцестояние, Ник, — поясняет Ривера.

— Рождество изначально приходится на самый короткий день в году. Сейчас одиннадцать тридцать. Часа четыре назад был восход, точно тебе говорю.

— Угу, — мычит Кавуто.

— Хочешь сказать, у проституток сейчас застой?

Ривера приподнимает бровь.

— Я хочу сказать, наш приятель никуда не выходит после восхода солнца. Так что он хоронится где-то неподалеку.

— Так и знал, что у тебя всякие гадости на уме, — морщится Кавуто.

— А как же наш книжный магазин?

— Скажи служивым, пусть пороются в темных местах: мусорных баках, подвалах, на чердаках — всюду.

— Фиг ты получишь ордера в Рождество.

— Если есть разрешение от домовладельца, ордера нам ни к чему. Это ведь не облава. Мы просто разыскиваем подозреваемого в убийстве.

Кавуто указывает на восьмиэтажное кирпичное здание:

— Не меньше восьми сотен укромных уголков.

— За дело, ребята.

— А ты куда?

— Имеется заявление о пропавшем без вести. Пожилой человек из Норт-Бич, последняя стадия рака. Уж дня два прошло, пора и расследование начать.

— Просто не хочешь ковыряться в помойках в поисках вам…

— Просто, — прерывает Ника Ривера, — он был тяжело болен.

Его жена предполагает, что он вышел из дома и потерялся. Что-то меня сомнения берут. Позвони мне, если обнаружишь что-нибудь.

— Угу. — Кавуто поворачивается к трем полицейским в форме, которые допрашивали бродягу.

— Эй, ребята, у меня тут для вас приятный сюрприз на Рождество!

Устроим небольшие поминки, решило Зверье. В китайском квартале удобнее всего.

Трой Ли — вот он, ехать никуда не надо. Леш тоже на месте — поклялся, что ноги его не будет в собственной квартире, пока тело там. Еврей Барри обещал прийти на поминки со всей семьей — как принято у иудеев. К тому же в китайском квартале винные магазины на Рождество открыты, а из-под прилавка тебе еще и фейерверк продадут. Зверье убеждено, что Синь была бы рада фейерверку на собственных похоронах.

С бутылками пива в руках парни полукругом выстроились на детской площадке на задах Грант-стрит. Сама покойница отсутствует — ее замещает слегка надкусанная пара съедобных дамских трусов. Издали сборище смахивает на компанию приколистов, которым взбрело в голову похоронить кусок яблочного рулета.

— Начну, с вашего разрешения, — говорит Дрю.

На нем плащ до пят, длинные волосы подвязаны сзади черной лентой, на лбу след от бутылки, которой запустила в него Джоди.

Дрю сует в рот косяк размером с тенор-саксофон, прикуривает от громадной каминной спички и изо всех сил затягивается. Набрав полные легкие, он кропит землю водой и хрипит: