Марк Барроуклифф - Говорящая собака

Контракт на продажу дома был в основном заполнен мной. Пустовало лишь место для суммы, которое я оставил про запас, пошире, отчего теперь оно белело среди строк снежной полосой, ожидая, буду ли я делать на нем «ангела», как в известной детской забаве, упав на спину и раскинув руки, или же поступлю как собака, расписавшись на нем желтыми чернилами.

Ручка словно змея извивалась в моих пальцах.

Ведь Кот недвусмысленно угрожал Пучку в записке, которой был обернут кирпич, не так ли? Значит, и я радею за собак.

И тут раздался голос. Я хотел бы сказать, что это напряжение распахнуло мои уста и вырвалось наружу, проложив себе дорогу изнутри меня; я хотел бы сказать, что это было помешательство, до которого довело меня обсуждение с собакой наилучших способов общения с клиентами. Я хотел бы… Но нет. Это говорил я сам. Вот они, эти слова:

— Какая разница, — пробормотал я, — какая разница. — Голос мой отчего-то показался странно похожим на голос Даррена Кабана.

«Четыреста тысяч» — вывел я цифру в контракте и на секунду ощутил себя точно в невесомости.

Миссис Кэдуоллер-Бофорт протянула руку за документом.

Я вручил ей контракт. Она достала бифокальные очки и уставилась на бумагу.

— Боюсь, мне тут ничего не разобрать из-за моего зрения, — сказала миссис Кэд-Боф. — Вы не покажете, где нужно расписаться?

— Разрешите, мадам, — вынырнул из-за ее плеча невесть откуда взявшийся Дженкинс. Похоже, он тихонько прокрался в комнату, дожидаясь финального момента. — Позвольте побыть вашим секретарем.

— Здорово мы обставили дельце, — сказал Пучок по пути домой, в очередной раз, выставляя за окно морду, чтобы ветер потрепал его щеки. — Спасибо, что вмешались и сдержали меня. Я уж думал, все пропало, пока сидел там на диване. Честно говоря, замучился вилять ей хвостом.

Сказал он это так жизнерадостно, будто не знал лучшей забавы в жизни, чем оболванивание старушек.

У собак слабый нюх на деньги, что является естественным побочным эффектом, так как на все остальное чутье у них развито превосходно. К тому же Пучок был, по-видимому, рад, что бойкот окончен. О том же, что произошло, о самом характере сделки с миссис Кэдуоллер-Бофорт, он ничего не говорил. Похоже, он так ничего и не понял насчет суммы, которую я вписал в контракт.

— Добро пожаловать в мир коммерции, беспощадный мир наживы и чистогана, — сказал я.

Тем временем мы петляли по улочкам деревни, где у каждого дома стоял «лендровер», и попутно чуть не сбили дачника в розовой рубашке, разгребавшего грязь на дороге перед своей избой.

— Теперь, значит, и я могу носить такой поводок, как у вас, когда мы будем отправляться на работу? — спросил Пучок.

— Я не ношу поводков. Пучок недоверчиво фыркнул:

— А как же вы называете эту штуку, что болтается на шее?

— Это галстук. Никто не водит меня на нем.

— Всякий раз, как вы его надеваете, вы отправляетесь туда, куда не хотите, — продолжал пес. — Это и называется поводком. И, раз я не могу носить такую мягкую одежду, как на вас, может, вы наденете что-нибудь такое, как на мне, кожаное? Для корпоративной идентификации.

Последнее слово захлебнулось ветром, игравшим с его щеками, как с парусами.

— Собачья логика, — пробормотал я. — У меня нет кожаного галстука: я не блюзмен и не вышибала из Глазго.

Пес завизжал, как ребенок, съезжающий на санках с горы, когда мы вписывались в поворот.

— А как насчет того, чтобы переименовать бизнес в «Баркер и Пес»? Можно и наоборот: «Пес и Баркер»?

Тут у меня зазвонил телефон, и против правил, а также вопреки привычке я ответил, продолжая вести машину одной рукой.

— Отлично сработано. — Это был Кот. — Я рад, что мы можем покончить со всеми этими неприятными вещами, это не мой стиль. — Он продолжал: — Понимаю, вам сейчас нелегко. Но что поделаешь — жизнь, словно карточная игра, она идет навстречу тому, кто проявит наибольшее терпение.

— Может, хватит заниматься словоблудием? — прервал его я.

Пес обиженно взглянул на меня. Он всегда терялся, когда я разговаривал по телефону, потому что не понимал, относятся ли мои реплики к нему или кому-нибудь другому.

— Да, понимаю, мое поведение было несколько грубым. Скажем так, я вел себя грубовато местами. Ничего, все позади. Полагаю, завтра вы уже известите миссис Летучую Мышь о том, что на дом есть покупатель, и мы начнем наши дела.

— Великолепно, — процедил я. — В случае чего я буду главным обвиняемым.

— Никакой вины, что вы, — поспешил успокоить меня Кот. — Старая кошелка несказанно богата. Ее жизнь не изменится ни на йоту, даже станет лучше. Детали нашей сделки узнаете завтра. Утром бумаги будут у вас на столе. Можете поздравить себя, вы стали на полмиллиона богаче, а вашу подружку больше никто не тронет.

Я почувствовал закипающую внутри злобу. Этот мерзавец еще смеет упоминать о Линдси и о том, что случилось. Ничего, он заплатит за это. Точнее, я с ним расплачусь.

— Леса густы, и реки несут поток, куда я погружу носок! — распевал пес фальцетом, словно ему этот самый «носок» только что прищемили дверью.

Отключив «трубу», я вдруг понял кое-что. Впервые я говорил по мобильнику, не останавливая машину. И чуть не снес этого яппи в розовой рубахе, расчищавшего свою территорию, стараясь приблизить деревенский пейзаж к городскому. А потом еще вытопчет площадку для барбекю, когда с наведением порядка будет покончено.

Я повернул машину под железнодорожный мост. Дорожный знак указывал на трассу Суссекс Херитейдж, идущую вдоль заброшенной железнодорожной ветки Брайтон — Лондон.

Руки у меня тряслись. Пес положил голову мне на плечо.

— Вы поняли намек, — подал он голос.

Я не отвечал, безмолвно созерцая деревья, сливающиеся осенними кронами в цветную полосу.

— А я знаю, что вы поняли намек, — снова произнес Пучок, на этот раз более настойчиво, и лизнул меня в ухо.

Но я не отрывал взгляда от колышущейся на ветру листвы. Даррена Кабана ничему не научила смерть отца, не оставив ни одного следа в его памяти, он так и продолжал говорить по телефону на ходу, нимало не заботясь, на кого наедет — тележкой на покупателя в универсаме или машиной на велосипедиста на трассе. И теперь я становился таким же, деловым и беспечным.

— Вот куда я погружу свой носок, — воодушевленно продолжал пес, мотнув головой в сторону дороги. — Если ты не поспешишь, товарищ, то, говоря начистоту, мне нужно погрузить не только носок.

Было совершенно очевидно, что я оказался вовсе не таким человеком, каким всю жизнь себя считал.

— Вот люд крестьянский у ворот, и стража уже не в силах их сдержать! — вещал пес мне в самое ухо. — Сейчас они сметут тебя, Rich Tea.