Andrew Лебедев - ТВари

Но тут и без ругани не обошлось. Агаша рано начала показывать Дюрыгину свои остренькие зубки.

– Это твои родители? А это… твои подруги? — хмыкнув, спросил Дюрыгин, перебирая фотографии из Агашиного альбома.

– Извини, других у меня нет, — ответила Агаша, сердито отбирая у Дюрыгина альбом.

Говно вопрос, — бросил Зарайский, — родителей и школьных подружек подберем по нашей базе данных из незамыленных актеров, и мамочку такую русскую красавицу, и папашу русского чудобогатыря, и подружек из кордебалета…

– А мою родную маму куда? — спросила Агаша.

– А родная мамаша посидит у себя в Тамбове и поглядит тебя по телевизору, — ответил Зарайский.

– Я, между прочим, из Твери, а не из Тамбова, — сказала Агаша.

– Да какая на хрен разница, — развел руками Мотя. — Тверь, Тамбов…

Но Агаша обиделась и сперва пошла из принципа в отказ: либо маму и подружек настоящих, либо…

– А что либо? — Дюрыгин стал вдруг совершенно серьезным. — А что либото? Мы ведь можем тогда и невесту другую по кастингу подобрать, если что…

Угроза подействовала. Агаша признала, что погорячилась и согласилась на подставных мамашу с родственниками и подругами.

– Ну и правильно, родная, — обняв молодую невесту за плечи, сказал Дюрыгин, — а то у этих рожи какието не телегеничные, нам всю картинку испортят.

Свадьбу снимали четыре съемочных дня.

Вопервых, с мэрией и с Храмом Христа Спасителя в один день никак не связалось.

Пришлось разделить эти две съемки, подстроившись под городское и под церковное начальство. Потом ждали погоду, чтобы получилась хорошая сцена на теплоходе…

– Слушай, Дюрыгин, спонсоры просят сценарий изменить, — сказал Зарайский на третий день съемок.

– А что так?

– Очень хотят, раз уж свадьба, то обязательно показать первую брачную ночь.

– Они что? Охренели вконец? — возмутился было Дюрыгин.

– Они десять миллионов накидывают в смету, причем налом, — сказал Зарайский, — да там еще реклама «виагры» и прочих мужских возбудителей пойдет на миллион или на полтора, в этом месте…

– В каком этом месте? — переспросил Дюрыгин.

– Там, где про первую брачную ночь, — ответил Зарайский, — Миша уже весь в рекламодателях по самые помидоры.

– Я им что? СтриптизерТарзан, что ли? — возмутился Дюрыгин.

– Подумаешь, — хмыкнул Зарайский. — Хочешь, мы вместо тебя с Агашей дублера со спины снимем?

– На ней в постели? — переспросил Дюрыгин.

– Ага…

Но Агаша наотрез не согласилась.

– Ну и дура, — в голос сказали Михаил Викторович с Зарайским, — Ксюша Собчак потом бы локти кусала от зависти, а Агашка от такой славы отказалась…

Студийные съемки массовки в декорациях, как самое предсказуемое и относительно легкое, оставили на последние два съемочных дня.

Зарайский сперва планировал Ирму в свидетельницы.

Но Дюрыгин запротестовал, мол, надо совершенно юную, чтобы на вид казалась еще моложе невесты и тем самым вызывала бы некий особый сексуальный восторг у ценителей юной нетронутой красоты.

Свидетельницу такую подобрали, что тюменские спонсоры тут же поклялись всеми своими нефтяными вышками, что после шоу непременно увезут ее к себе в Тюмень и там все на ней женятся. По очереди. Сперва самый главный, потом разведется и отдаст тому, что пониже рангом, потом и тот разведется и отдаст… И так далее. Это шутки у них такие тюменские были.

Ирма появилась в студии за час до начала съемок.

– Ты чегото рано сегодня, — нараспев сказал Мотя.

– А это потому, что я теперь не звезда, — с горечью сказала Ирма, — была я звездой, опаздывала на час или на все два, и массовка меня дожидалась вместе с режиссером, а теперь я статистка, теперь я должна за час приезжать и сама буду теперь звездочек ждать, покуда они там опаздывать со своими капризами будут.

– Да рано ты себя списала, — примирительно сказал Мотя, — ты еще им и нам всем покажешь.

– Что я покажу? — хмыкнула Ирма. — Грудь свою покажу? Так и видели уже…

– А я както пропустил, Ирмочка, я бы поглядел, — осклабился Мотя.

– Теперь и отныне только за деньги, — жестко сказала Ирма, — потому как в любовь больше не верю.

– А у меня невеста моя в автокатастрофе разбилась, — некстати вдруг сказал Мотя.

Помолчали.

– Это ведь я ради нее в поход матросом пошел, чтобы себя изменить, чтобы как морской волк у Джека Лондона, понимаешь?

Ирма не ответила. Она думала о своем.

– Ирма, ведь не каждая женщина может так вот, такого как я настолько расшевелить, настолько достать, что захочешь вдруг ради женщины изменить все в своей жизни, — сказал Мотя, — а вот она смогла меня достать.

Ирма равнодушно поглядела на Мотю. Он плакал. Большие крупные слезы катились из его глаз.

Пронести пистолет через рамку мимо милиционеров? Но она никогда через рамку не ходила. Милиционеры ее знали и пускали сбоку.

Но сегодня, на всякий случай, чтобы не рисковать, она прошла через шестой подъезд, где рабочие ходят… И пронесла.

Теперь надо заменить стартовый пистолет на папин револьвер с табличкой «Товарищу Вальберсу от Генерального секретаря…»

Агаша была в белом платье на кринолине. «Ах, как бы я смотрелась в свадебном, — думала Ирма, глядя на Агашу. Она критически разглядывала свою соперницу. — Хм, и грудь у меня красивее. Больше и красивее. Кабы Дюрыгин не был таким идиотом и женился бы на мне, я бы тоже выбрала платье длинное, но шелковое и с оттенком, как у фламинго, не совершенно белое, это слишком безвкусно и попростолюдински, а выбрала бы в цвет тонкой розовой утренней зари… И непременно с глубоким декольте. Было бы на что поглядеть! А то у этой… — Ирма немного сбилась мыслями, подыскивая слово. — У этой малышки и подержаться не за что».

Ирма тоже слыхала, что рекламодатель, производитель белья, предложил Агаше сняться с Дюрыгиным в сцене первой брачной ночи. «Вот тоже дура, — думала Ирма, — я бы отказываться не стала».

По скрипт-сценарию стартовый пистолетик Ирма достанет из белой меховой сумочки. Не носить же его в руке или на бедре, как это делают ковбои! Наряд у Ирмы был варьетешный, аля Мулен-Руж — голые ноги, глубокий вырез, шпильки и перья на голове.

Стартовый пистолетик уже час как валялся в урне для использованных бумажных полотенец в уборной, а на его месте в сумочке лежал револьвер бывшего дивизионного комиссара Вальберса…

Ирма вспомнила, как они с папой стреляли из его пистолета на даче в Лиелупе. Была уже осень. Пляж Рижского взморья был пуст. Только чайки парили в потоках сильного свежего бриза с брызгами.

Они любили бросать чайкам хлеб, так что те на лету хватали его. Они с папой и с дядей Яном Карловичем. Тогда дядя и папа дали пострелять Ирме.