Игорь Дуэль - Тельняшка математика

– Так, взглянуть хотелось.

– Церквухи?

– Ну да.

Герка хитро улыбнулся:

– Стал зевакой, вот и прозевал. А мы замазали. Зашли к старпому на флагман, у того три пузыря. Мы прямо за стол. Такая везуха! А ты, хоть захнычь, теперь не добудешь. А?

– С чего это мне хныкать?

– Так и поверили, будто не с чего!

Пока переходили, швартовались, прошло больше часа. Солнце склонилось к горизонту. С реки потянуло сыростью.

Толя надел пиджак. Мы с Геркой захватили свитера и полезли вверх, сквозь черемуховую чащобу.

По холму, заросшему березняком, мы выбрались в поле на грунтовую дорогу. Открылся широкий обзор взгорков и распадков, в которых уже начинал скапливаться вечерний туман. Дорога была в самый раз для ходьбы – сухая, но еще не пыльная, с мелкими выбоинами. По ней мы и пошли, сами не зная зачем и куда. Шли с холма на холм, неторопливо двигая ногами. В долинах повсюду взахлеб цвела черемуха, ее пряный запах висел в тумане над ручьями, через которые мы переходили по свеженаведенным тесовым мосткам.

Все было здесь глубинно-русским, и странными казались среди этой природы и дурашливые Геркины вопли «Дых что надо, на залипуху!», и байки старпома про достоинства парусного флота. А Халин говорил о парусниках долго и основательно, с хмельной настойчивостью, не желая уходить от облюбованной темы, на которую он вышел странным зигзагом.

Когда шли полем среди ржи, Герка с видом знатока заметил:

– А рожь нынче хорошо уродилась. Как, старпом?

– Не знаю, – лениво сказал Халин. – Я по этой части не копенгаген. И даже интереса нет.

– Почему же? – поспешил воткнуться я.

Халин уставился на меня недобрым взглядом.

– Рожденный плавать пахать не может! – отрезал он. Махнув рукой, добавил с пьяной слезой в голосе: – Только плаваю я вот уже три года на рваных галошах. МО да ОМ вот мой дом! Черт подери! Шикарные пароходы для моряка, обошедшего полмира!

– Что же тебя на галоши потянуло? – спросил я.

– Потянуло! – передразнил меня старпом. – Ты про то, что такое виза, слыхал?

– Ну примерно.

– А я точно все про нее знаю. Десять лет ее имел. Потом хлоп – и в «Кресты». Теперь все, не будет мне визы. Понял?

– Не очень, – признался я. – За что же в «Кресты»?

– Лихой я малый, вот за что. Да не о том речь. Я ведь помощником на «Заре» ходил. Курсантам мир показывал. Ясно? У нас как бывало? На вахту идешь – свежая рубаха, иначе ни-ни. Китель наглаживаешь. На мостике шезлонг ставили. Только нам и позволяли. Развалишься и командуешь. С курсантами так: узнаешь – прежняя вахта выдала столько-то узлов. Надо обогнать. Так они, стервецы, все реи излазят, только б поддать хода. На канале такой поворот выписывали – ахнешь. И на одних парусах. Не положено. Штраф за это с вахтенного. Ну да нам плевать – заранее скидывались: не жалко, возьмите штраф. Все равно, кроме нас, такого виража никому не заделать. Вот так! Потом ушел. Звали назад дурака – нет, не захотел. Теперь-то никто не зовет. А мне бы хоть раз еще с курсантами сходить. Мне бы тот поворотик еще раз выписать! Мне бы шезлонг! Да что там говорить! На рее себя повесить готов, что из парусного флота списался.

– Где ж ты рею теперь найдешь, расхлебай? – попытался схохмить Герка.

Но старпом вскинулся на него:

– Молчи, салага! Не дорос еще так со мной говорить! Ты Марсель видел? А в Плимуте якорь бросал? То-то! А я там каждую улочку знал! И где чем разжиться, точные имел сведения. И про прочие радости, помполиту неизвестные.

Дорога вывела нас к понтонной переправе – то ли через Корожечну, то ли через какой-то рукав Волги. За ней поднималась плотина ГЭС, а на другом берегу сиял огнями сквозь сумерки Углич.

– А что, расхлебаи, не двинуть ли в город? – завопил Герка.

– Навстречу приключениям и забавам! – хмуро пробубнил Халин.

За долгую дорогу он протрезвел, уже несколько раз жаловался на скупость старпома с флагмана, который налил им всего по стакану водки. А Халин был убежден: лучше утонуть, чем недопить.

– Ей-богу, мотнем! А, расхлебай, – стал уговаривать Герка.

Мне идти не хотелось. И я выдвинул резон, казалось, самый убедительный для них.

– Чего зря ходить – денег ведь нет.

– Как нет! – возмутился Герка. – У тебя всю дорогу что-то в кармане позвякивало.

Я вывернул карман. На ладони оказалось несколько медных монеток.

– А что? – сказал Герка. – Капитал! Три стакана… воды с сиропом. Спрячь понадежней!

Старпом, пока мы пререкались, смотрел на нас молча, будто что-то про себя прикидывал. Видимо, приняв решение, он вдруг поддержал Герку:

– Пошли! Не в деньгах счастье. И без них фортуна может улыбнуться.

Он подобрался и бодро затопал к понтонному мосту.

– Пошли! – шепнул мне Герка. – Он с фортуной на ты, гадом быть!

Уверенность Герки удивила меня – было любопытно узнать, оправдаются ли его надежды.

Перед въездом на плотину оказался автобус, который с минуту на минуту отправлялся в город.

– Ножки к суше не привыкли, по земле ходить отвыкли, – жалостливо сказал старпом, разваливаясь на задней скамейке.

С каждой минутой он оживлялся все больше. На шутку Халина отозвался старик, дремавший в уголке над корзиной, набитой черемуховыми ветками. И старпом пустился с ним в рассуждения про то, какие рыбы лучше – океанские или волжские.

– У тебя есть мелочь? – тихо спросил я Герку.

Он скорчил гримасу: мол, о чем ты говоришь?

– А у старпома?

Герка помотал головой.

– Как же мы доедем?

Герка мне шепнул:

– Положись на начальство.

В полупустом автобусе появились водитель и кондукторша. Заревел мотор, машина двинулась по гребню плотины.

Кондукторша обошла передних пассажиров, добралась до нашей скамейки. Аккуратно переступив через вытянутые ноги старпома, она остановилась перед нами:

– Билетики, молодые люди!

Я было полез в карман, но Халин перехватил и сжал мою руку:

– Красавица! – сказал он прочувствованно. – Будете в Питере, я на собственном катере свожу вас в Кронштадт. А сейчас нет у моряков сбережений. Все вышли.

Кондукторша была толстоватой женщиной, в линялом, потемневшем у подмышек платье.

Она, видимо, давно привыкла к такого рода шуткам.

– Ладно, ребята! – она лениво улыбнулась. – У меня ведь план.

– Ну хорошо, – сказал старпом. – Хорошо, если вы настаиваете, я пойду просить Христа ради.

Он вскочил, снял свою великолепную фуражку и, держа ее в руке, завопил, подергивая головой, будто его бил тик:

– Подайте, кому не жаль на билетик!

– Чего ты к ребятам привязалась? – вступился старик, с которым старпом только что рассуждал про рыб. – Совести совсем у тебя нет. Вишь, без денег морячки. Мужское дело – пропились.

– Да я чего? – засмущалась кондукторша. – Положено платить. Вот и сказала. Что же ты совестишь меня зря. Мне не жалко, пусть так ехают.