Салчак Тока - Слово арата

Курьер опять рассмеялся.

— Слыхал, комиссия приедет из Кызыла. Начальники наши переполошились. Нас, курьеров, совсем загоняли.

— Что же вы такое делали?

— Какой только работы не нашлось, тарга! Помещение для вас приготовить, продукты, дрова запасти…

— Ну, хорошо, Суук-Багай. Давай так сделаем. Ты проводи товарищей туда, где мы должны остановиться, а я пойду к секретарю. Потом еще побеседуем.

В юрте с пестрой дверью никто не обратил внимания на мое появление. Кижир-оол, Дарзыг и Донмит, расстелив на полу большие листы бумаги, что-то писали. Все трое были поглощены занятием.

— Здравствуйте!

— Ок, ок! — Кижир-оол вскочил. — Ок, скажи, пожалуйста! Здравствуйте, тарга!

Донмит запрыгал на одной ноге, отыскал протез, приладил его.

— Как поживаете?

— Сайин, — ответил я по-монгольски. — Хорошо.

— Чем занимаетесь? Наверно, планы хошуна на будущее разрабатываете?

Кижир-оол улыбнулся.

— К приезду комиссии готовились. Списки почти готовы. Вот, — он собрал с полу бумаги, протянул мне. — Здесь семьи, у которых будем конфисковать имущество. Первым идет нойон Далаа-Сюрюн, за ним Оруйгу, потом феодалы помельче. Члены семьи, количество скота, сколько юрт, где какие пастбища, какое есть имущество — все указано.

На собрании хошунского комитета мы договорились обо всех деталях предстоящей работы. Мне выпало вместе с Кижир-оолом, Донмитом и Суук-Багаем ехать в сумоны Бай-Хол и Бай-Даг. Нам предстояло отобрать скот и имущество у Далаа-Сюрюна, Оруйгу и доброго десятка богачей. Правда, с Далаа-Сюрюном, как и другим старым знакомым — Буян-Бадырги, мы уже не могли повстречаться: за организацию контрреволюционного мятежа эти два вожака были приговорены к высшей мере наказания. Но оставались еще их многочисленные родственники, а также сторонники, быстро приспособившиеся к новой обстановке. Они продолжали эксплуатировать и одурачивать аратов, всеми правдами и неправдами стараясь сохранить и свои прежние привилегии, и свою власть над людьми.

Работа предстояла сложная.

В центре Бай-Хольского сумона стояли три избушки. Мы собрали членов партии, бедноту. Рассказали, зачем приехали.

Не сразу поверили араты. Не укладывалось в голове у многих: как это можно отобрать у всесильных их богатства и раздать бедным? Да разве они согласятся так просто отдать? А когда поняли, что все будет сделано по воле народа, что они — араты — главные хозяева жизни, тесный дуган наполнился радостным гулом.

— Хаа, вот это здорово!

— Справедливо!

— Поможем комиссии!

…Большая, пышно украшенная юрта стояла неподалеку от сумонного центра. В нее не каждый прохожий-проезжий рискнул бы зайти. Да и свои, местные, предпочитали обойти-объехать. Самого Оруйгу юрта!

Оставив у привязи коней, мы вошли в юрту.

Прямо напротив входа, на почетном месте, не сидел — восседал, как буддийский лама, пожилой мужчина с землисто-серым лицом, бритой головой, в желтом чесучовом халате. Возле кровати стояла женщина, — должно быть, его жена. Из-за спутанных волос лица ее почти не было видно. Кроме них в юрте было еще трое детей, которых я не сразу заметил.

Мы поздоровались. Хозяин ответил и, не поднимаясь, подвинулся ближе к изголовью кровати.

— Ну-ка, жена, быстро приготовь для таргаларов чай! Черт возьми, куда девался этот Чаргашпай! — Привычным жестом он показал жене на дверь и подобострастно улыбнулся.

Женщина тут же выбежала. Оруйгу достал красно-бурую табакерку, понюхал, протянул табак нам и спросил, деланно неловко поклонившись:

— Куда держите путь?

Я собрался было показать ему удостоверение, чтобы избежать ненужных разговоров, но в это время с улицы донесся истошный женский крик:

— Чаргашпа-ай! Ой, Чаргашпа-аай! Что же это делается-а-а!

Это, как выяснилось позже, Суук-Багай не разрешил хозяйке вернуться в юрту.

Оруйгу метнулся к двери.

— Погодите, — остановил я его. — Там ничего не случится. Сначала познакомимся, ответим на ваш вопрос…

Протянул ему удостоверение.

Руки Оруйгу дрожали. Он шевелил толстыми губами, будто читал про себя молитву. Машинально вынул табакерку, зачерпнул ложечкой табак, поднес к носу, шмыгнул. Будто совершив нечто очень значительное, не спеша спрятал табакерку.

— Ничего не поделаешь, — устало проговорил он, не поднимая головы. — Против указа правительства не пойдешь… Хоть несколько голов скота оставьте. Ребятишек прокормить…

— Мы не поступаем бесчеловечно, как это делали феодалы. Как вы, например. Как ваши друзья. Помните? Вам будет оставлено несколько овец и коз, дойная корова, ездовая лошадь, самая необходимая одежда…

Кижир-оол не дал мне договорить.

— Я бы этому врагу ничего не оставлял! Прямо на месте задушил бы его своими руками. За все мои шрамы, за детей. Это он уморил их голодной смертью!

Оруйгу еще ниже опустил голову.

Я потянул Кижир-оола за рукав.

— Давайте к делу. Отвечайте ясно и точно. Ваше имя. Название старого сумона.

— Оруйгу. Старый сумон — Соян.

— Какую должность занимали до революции?

— Когда ездил в большое хуре, меня признали грамотным, пожаловали должность сайгырыкчи, дали красный шарик на шапку.

— Погоди, погоди! — гневно перебил его Донмит. — Не о том говоришь. Что грамотный, мы и сами знаем. Ты скажи, какими налогами обкладывал аратов, как избивал людей, пытал, сколько человек замучил!

Члены комиссии были настроены воинственно.

Оруйгу молитвенно сложил руки.

— Это было не совсем так…

— Не совсем так! — передразнила его аратка Иргит Донгыжаа. — Да в наших краях не было другого такого жестокого хозяина, как ты!

Страсти разгорались. С трудом удалось вернуться к протокольному опросу.

— Сколько у вас скота?

— Трудно сказать. Если вам угодно немного подождать, я посмотрю по спискам. — Он протянул руку к пестрому шире, достал замасленные бумаги, долго разглядывал их.

Я тоже вынул тетрадь, в которой был переписан весь его скот. Оруйгу так долго копался с бумагами, что я попросил дать их мне. Одни записи были сделаны у него по-монгольски, другие по-тувински (быстро научился новой грамоте, — отметил я про себя). Многие цифры были переправлены или стерты вовсе.

Пришлось припугнуть его:

— Если вы будете путать и стараться скрыть скот и имущество, мы просто отдадим вас под суд.

— Нет, нет! — испуганно встрепенулся Оруйгу. — Я ничего не скрою от народа. Но скот размножается сам по себе, вот списки и расходятся. Вы же ученый человек…

— Это верно, что скот размножается. Но почему при этом его становится меньше?

Немного подумав, Оруйгу попросил:

— Дайте списки, тарга. Я сейчас разберусь. Значит, так. Лошадей пятьсот семьдесят. Из них ездовых двести, — забормотал он. — Коровы, большие и малые телята… О них жена знает. Верблюдов сто пять голов. Вот и все…