Борис Екимов - На хуторе

– А мы поймаем, точно?

– Такими удочками стыдно не поймать. Руки нам надо оторвать, если не поймаем, – твердо говорил Тимофей.

На Дону было еще светло. Вода, как и небо, горела закатным огнем – алым и розовым. Тимофей, глянув вдоль берега, заспешил к недалеким тополям над водой, к косе возле них. Там должна быть и глубина, и рядом – мель. Наскоро, по-своему настроив крючки да грузила, Тимофей проговорил:

– С богом…

Забросили. И сразу пошла браться крупная золотистая красноперка с яркими плавниками.

– Ура! – закричал было Алик, выудив первую.

– Ты чего… – прицыкнул на него Тимофей. – Распугаешь.

Мальчик, поняв, закусил губу. Красноперка ловилась одна за другой. И тут же, рядом, закинув донки, вытащили двух хороших подлещиков.

Стемнело. Потухла заря. На реке загорелись огни бакенов, на берегах – створные сигналы.

– А ты говорил, не поймаем, – весело пенял мальчику Тимофей. – Здесь такие места.

– У меня не получалось… – признался Алик.

– Ничего. Тут рыбы много. Лещи, судаки, бершики, сазан есть. Но его, парень, не сразу возьмешь. Сазана надо с привадой. Можно попробовать на макуху. Сазан на макуху идет.

Они поднимались в гору, к жилью. Дверь вагончика была закрыта, видно, Чифир уже спал.

– Ну, забирай улов, тащи, хвались, а я спать, – сказал Тимофей, и взгляд его упал на хозяйский дом.

Там было темно. Тимофей понял, что туда же, на темные окна, глядит и мальчик.

– Жарехи охота. Либо сейчас и нажарим? Чего утра ждать, – в минуту передумав, сказал Тимофей.

– Нажарим! Давай нажарим! – обрадовался Алик.

Включили свет под навесом у кухни. Быстро почистили и разделали рыбу.

– По весне я всегда сазанов ловил на той, на луговой, стороне, – рассказывал Тимофей. – Луга зальет. Тепленькая водичка. Сазан туда и приходит. Здоровые бывают, прямо поросята. Гоняешь за ними, с ног валят. Какого и прищучишь. Раньше сазана много водилось. Такой бой на заре. Вскинется над водой, огнем горит. Один да другой. Так и назывался – сазаний бой. А сомы, они по яминам да бучилам стоят. Ночью выходят. Икру мечут, бывает, и днем. Трутся у карши, их видать. Черные, лобастые. Сома мы обязательно возьмем. Ночью на меляках поставим закидные на раковую шейку. А может, попробовать на квок? Но это лодку надо. Квочку сделать можно. У меня сосед, Паша Басов…

Шкворчала на сковороде рыба, закипал чайник. Ночная тьма обступала легкий навес.

После рыбы и чая решили день-другой готовить снасти и заняться ловлей сомов, а может, и сазанов.

Пора было расходиться. Вышли со двора. Над холмами вставала луна. В ночи, в лунном обманчивом свете, хуторские дома, плетневые да мазаные сараи, камышовые крыши – все казалось не брошенным, а живым. Будто на ночь уснуло все и пробудится с петушиным криком.

Степная тишина стекала с холмов в долину. Хутор тонул в немоте, в молодой зелени садов, в последнем весеннем цвете. Алик провожал Тимофея к вагончику.

– Иди ложись… – сказал Тимофей.

– Отца нет, – отозвался Алик. – Надо поглядеть скотину. Отец всегда на ночь глядит.

– Это по-хозяйски, – одобрил Тимофей.

Он остался у вагончика, дожидаясь, пока Алик закончит обход. Стоял курил. Алик вернулся:

– Завтра я обед не привезу. Возьмешь с собой на день. Я поеду за бичами. Надо кошары чистить, навоз вывозить.

– За какими бичами? – не понял Тимофей.

– Пьяниц на станции наберу. Они за водку все сделают, – объяснил Алик и пошел к себе.

Тимофей вел отару целиной. Справа начинались отрожья балок, слева невдалеке, за лесополосою, сочно зеленела озимь хлебов. Местами лесополоса прореживалась, а то и пропадала, и тогда зеленя лежали совсем рядом. На них поглядывал, стараясь свернуть ненароком, вожак отары – козел Васька. Но Тимофей упреждал его криком:

– Куда, нечистый дух? Кызь-куда!

Козел понимал.

Уже близ хутора и стойла увидел Тимофей хозяйских коров и бычат на хлебах. Они вольно паслись там, в зеленях. Тимофей испугался, хотя его вины тут быть не могло. Вины, конечно, не было. Но век он скотину пас и знал, что самое страшное – упустить ее в хлеба. И потому, завернув овец к балке, Тимофей кинулся выгонять коров. Хлеба стояли не больно густые и еще невысокие, но после твердой земли по мягкому бежать было неловко. Тимофей спешил и раньше поры закричал:

– А ну пошли! Куда пошли!..

Обычная скотина, послушная, с которой Тимофей всю жизнь провел, поняла бы свой грех и подалась с поля. Но это был вольный гурт, набалованный. Коровы глядели непонимающе, а несколько бычков и телок-летошниц, взбрыкивая, играясь, подались в глубь зеленей, дальше от человека.

– Куда пошли! Куда! – кричал Тимофей, стараясь завернуть скотину, а она уходила вскачь.

Бегал он за коровами долго. А когда, устав и взмокнув, наконец выгнал их на целину, пришлось к своей отаре бежать. Широко рассыпавшись, с Ваською во главе, овцы, не поднимая голов, стригли и стригли сочную зелень озимки.

Тимофей чуть не плакал от обиды и отчаянья. Хлебов было жаль и страшила расплата. Потраву, конечно, заметят, заметят, и будет беда. Дважды за жизнь упускал он скотину в посевы. Еще мальчишкою не углядел, так вместе с матерью находились и наплакались, да еще спасибо лесхозное было поле и лесник – родня. И к малым летам снисхождение. А когда в годах на Россоши потравил край кукурузного поля, то платил деньги немалые.

А теперь и вовсе кто он? Припишут всю потраву, попробуй докажи. Он собрал свою отару, коров с молодняком и подался на хутор к дому.

Солнце еще не садилось, когда подогнал он скотину к базам. Хозяин вышел встревоженный.

– Что случилось?

Алик выбежал следом.

– Беда, – ответил Тимофей, – беда… Скотина в озимые зашла, потравила много. Моей вины нет. Я гнал овечек целиной, гляжу, скотина в хлебах. Пока туда да сюда…

– Чего озимые? При чем озимые? – не понимал хозяин. – Чего случилось, говори!

– Я ж говорю, потравили озимые. Хлеб, озимые, зеленя… – втолковывал Тимофей. – Теперь начальство углядит. Большой лафтак у дороги, на виду. Скотина паслась. А пока я бегал, гонял ее, и овцы зашли. Много потравили.

– И все? – спросил хозяин.

– Куда ж боле…

Хозяин пожал плечами, на сына поглядел. Тот засмеялся, сказал Тимофею:

– Зачем выгонял? Пускай пасутся.

– Как пускай? – по-прежнему не понимал Тимофей. – На хлеба, на озимые… Начальство увидит…

– Ерунда! – отрезал хозяин и пошел во двор.

Тимофей загнал скотину на базы, но в себя не сразу пришел. Его колотил нервный озноб. Он запер скотину, присел возле ограды, курил.

От сараев, от птицы, подошла Зинаида с полным ведром яиц. Она поглядела на Тимофея, спросила:

– Дядя Тимоша, ты, часом, не захворал?

– Захвораешь… – ответил Тимофей и рассказал обо всем, что случилось.