Ядвига Войцеховская - Крестики-Нолики

— Например? — я слегка тормознула.

— Например, в том, что это он ходит и подглядывает в окна женской бани, или ест собак, или торгует противотанковыми ракетными комплексами, — кисло пошутила Джонсон. — Особенно после трёх твоих фортелей подряд.

— Считаешь, я погорячилась? — хмуро спросила я.

— Какая теперь разница? — удивилась она.

— Никакой, — сказала я. — После этих его "девочек" меня надо было не подпускать к нему даже на метр.

— Мы можем шлёпнуть его сами, или перестраховаться и отбуксировать в часть, — предложила она.

— Чёрт подери! — прокомментировала я.

— С-с-сволочь, — с угрозой сказала Джонсон и ещё разок приложила толстяка под рёбра. Он валился мордой в пол, как куль с мукой, и, похоже, правда был без сознания.

Времени на размышления оставалось не так-то много. Чёрт, я хотела его кончить. Я больше всего на свете хотела кончить ту скотину, которая подвела нас под монастырь. А ещё я не хотела огрести по самые помидоры за труп представителя местной администрации, потому что, хоть убей, я ничем не могла доказать, что именно он являлся пресловутой скотиной — даже себе. У нас в активе были мои сомнительные логические построения, резиновый крендель с отбитыми граблями, и быстро проясняющаяся голова. Которая к тому же начинала побаливать. Но не было даже самого завалящего диктофона или кинокамеры.

Да и какой, к чертям, диктофон?! Если мы подорвались в ночь, не вооружившись даже кухонными ножами — о каком диктофоне вообще могла идти речь?

Небо на востоке светлело так быстро, будто солнце гнали из-за горизонта пинками. Мы, не сговариваясь, выволокли эту груду мяса на улицу и затолкали в наш задрызганный лимузин.

— Не спать! — Джонсон отвесила подзатыльник водиле, который дрых на руле.

— А?! Подъём? — он подпрыгнул так, словно она нажала на кнопку катапульты — и со всего размаха влип башкой в потолок. Раздался звук, будто треснули по жестяному чайнику.

— Нет, тревога. И марш-бросок с полной выкладкой, — пыхтя, сказала Джонсон — мы как раз изо всех сил пихали захваченную в плен тушу, но она, хоть ты тресни, не желала принимать компактную позу эмбриона, а расползалась, словно квашня.

— Слушай, засунь её куда-нибудь подальше от меня, — Джонсон отдала мне монтировку. — Иначе я проломлю этому типу башку, а труп останется только закопать или сжечь.

— Никаких сжечь, — строго сказала я.

— Лучше закопать? — усмехнулась она.

Я посмотрела на неё, как на ненормальную и подтвердила:

— Лучше. И ещё я знаю, какое место лучше всего использовать для засовывания монтировки. Потому что с твоим "сжечь" мы точно не успеем к завтраку.

— Только не говори о еде, — в ужасе сказала Джонсон.

На этом месте я поняла, что меня тоже начало тошнить так, что туша под нашими копытами реально рисковала приехать на место по уши в содержимом наших желудков.

Мотор завёлся сразу, и вскоре под колесами замелькала дорога на Старый город. Это было странно: мои мозги, уже основательно проветрившиеся от коктейля, склонны были видеть всё в чёрном цвете. Так что я не удивилась бы, если бы мотор заглох на второй секунде, и вдобавок нас с одной монтировкой на троих окружила бы толпа стрёмных личностей с АК наперевес.

Высоко в небе горела яркая звезда — быть может, та самая, которая кружилась на ветру над соснами где-то по дороге на Энск — город, от которого в моей памяти осталось только четыре буквы названия.

— Смотри-ка, звезда, — сказала вдруг Джонсон.

— От сантиментов меня тошнит ещё больше, — сообщила я. — Не думала, что ты станешь пялить зенки в небо.

— Какое небо? — удивилась она.

— Только что ты сказала про звезду, — раздражённо напомнила я.

— Если ты не в курсе, она висит у тебя на цепочке, — устало сказала Джонсон, зевая во всю пасть.

Я повозила пальцами и нащупала докторшину цепочку. И от этой загогулинки на ней, которая оказалась звездой, вот честное слово, шло тепло — её сердца.

Толстяк лежал под нашими ногами, и от него воняло мочой. "Хорошо, что не дерьмом", — равнодушно подумала я.

Мы как раз миновали сгоревший грузовик и руины дома, который похоронил под собой станкачи. А в вышине над всем этим переливалась звезда, живая, как капля ртути. И это было так странно, словно я держала в руке её кусочек. Наверное, она и вправду приносила удачу, докторша не врала.

Особист в чине капитана молча выслушал нашу печальную историю и внимательно посмотрел на опухшие рожи.

— Молодцы, — сказал он и зевнул. — Бдительность — это наше всё.

Мы приободрились.

— Два наряда вне очереди, — флегматично продолжил он. — Извольте доложиться ротному.

— Есть два наряда вне очереди, — мрачно сказали мы. — Лейтенант Берц…

— Ах, да, — спохватился он. И вдруг добавил: — Ладно. Тогда доложитесь тем более.

От неожиданности я вздрогнула, а где-то внутри словно исчезла и перестала давить на сердце большущая глыба льда. Из его слов выходило, что с Берц всё будет хорошо — раз нам только что велели сию секунду мчаться к ней. Как и обещала… Адель.

— Разрешите идти? — сказала Джонсон.

— На лазарет — пятнадцать минут. Время пошло, — почти добродушно сказал капитан, и мы выскочили за дверь, как наскипидаренные.

— За что два наряда? — обиженно спросила Джонсон.

— За самоход, — вздохнула я.

— Вот урод, а? — проворчала она.

— Время пошло, — напомнила я. И мы поскакали пред ясные очи Берц.

Она находилась там же, только рука на этот раз не болталась, как у покойника, а спокойно лежала поверх одеяла.

Мы тормознули возле дверей. Вокруг не было ни души.

— Пошли, — сказала я Джонсон в самое ухо, но она так замотала башкой, что чуть не треснула меня по носу.

Я пожала плечами, и, затаив дыхание, на цыпочках пошла к Берц. Клянусь, я кралась, словно мышь, и, тем не менее, чёртовы половицы начали скрипеть, будто мы снимали фильм про дом с привидениями. Я уже взмокла от усердия, когда Берц неожиданно открыла глаза:

— Ковальчик, кота за шарики не тяни. Мухой ко мне. А то как слон в посудной лавке — ещё до того, как она подверглась тотальному уничтожению вместе со слоном, когда в неё попала противотанковая ракета, — сказала она.

Мне тут же стало стыдно.

— Госпожа Берц… — начала Джонсон.

Так, запинаясь и заикаясь на каждом втором слове, мы доложились, как выразился тот особист, только что продравший глаза.

— Молодцы, — похвалила Берц. И вдруг спросила: — Сколько влепили?

— Два наряда, — нехотя ответила Джонсон.

— Три наряда, — невозмутимо сказала Берц.

— Как три наряда?! — ахнула Джонсон. — За что, госпожа Берц?!

— Четыре наряда, — тут же поправилась Берц.

— Есть четыре наряда, — кисло сказали мы. — Разрешите идти?

— За то, что полночи профукали в выхлоп. За то, что отработали херово, — вдруг объяснила Берц, которая никому и ничего не объясняла в принципе. — И за спирт.