Ядвига Войцеховская - Крестики-Нолики

— Скажи лучше "я не настолько мудак", — поправила я.

— Вроде того, — согласилась она. — Наверное. Не обижайся.

— Я не обижаюсь, — заверила я — и мне стало смешно и жарко.

— На самом деле я всегда знала, сколько и чего надо, чтобы не проснуться, — вдруг сказала Адель.

— На кой чёрт? — удивилась я.

— Просто так. Тайны жизни, или что-то вроде того, — нерешительно ответила она.

— Ты сама только что сказала, что ничего не бывает от потолка. Я же, например, этого не знала — пока меня просто-таки пинками не заставили узнать, — сказала я.

— Ты — практик, — серьёзно объяснила она.

Вот уж точно, ничего не бывает просто так — и это слово "практик" полоснуло меня по ушам хлеще воя сирены или визга металла о стекло. Куда уж, ядрёный корень, серьёзнее! Серьёзнее меня мог быть только священник в воскресенье, да и тот показался бы комиком из эстрадного шоу.

— Да. Я практик, — жёстко сказала я.

Кем, чёрт подери, ещё я могла быть, получая своё золотишко за вполне конкретную работу? Только зачем снова было выволакивать на свет Божий эту тему, если, конечно, не предположить, что докторша обожала мозговой мазохизм?

— Просто я — всего только теоретик, — сказала она — так, будто извинялась.

— Ты про смерть? — всё-таки спросила я.

— Я про секреты вещества, — ответила Адель. — Но, на самом деле, и про смерть тоже. Раз уж ты сказала.

— Тебе приспичило обсудить именно это? — я хорошо помнила тот летний полдень в городском саду. Слишком хорошо. "Забить — не значит забыть"…

— Сама не знаю, — сказала она. — А "про это" ты не хочешь говорить?

— Я думала, ты не хочешь, — честно сказала я.

— Давай в следующий раз ты не будешь гадать, что я хочу или не хочу, а просто спросишь? И уж точно не станешь шарахаться от каждого второго вопроса? — предложила Адель.

— Кто сказал, что я шарахаюсь? — мрачно поинтересовалась я.

— Угадай с трёх раз, — ответила она. — Если ты не привела ещё пару невидимых друзей, то это сказала я.

— Хорошо, док. Как вам будет угодно, — я изобразила подобие книксена, не вставая из-за стола.

— Ещё раз: мне не неприятно говорить про смерть, — докторша глядела мне прямо в глаза.

— Здорово, — согласилась я. — Я же сказала — давай будем говорить про смерть.

— Если хочешь, — уточнила она. — Я вот о чём: не пытайся объехать эту тему на кривой козе. У тебя не очень-то получается — просто ты начинаешь с каменным лицом нести всякую чушь, и вид у тебя при этом такой, точно ты проглотила ложку касторки.

Она не была ни мазохистом, ни любителем выносить мозг.

Это я была человеком, которого взяло да и заклинило, как ржавую дверную защёлку.

— Или словно я того и гляди обделаюсь прямо в штаны, — добавила я, в красках представив себя со стороны.

Появилась официантка и стала составлять с большого подноса на столик чай в стаканах с серебряными подстаканниками, плетёную корзиночку с булочками и плоскую стеклянную вазу с пирожными. Мне захотелось, чтобы кто-нибудь взял этот поднос и со всей дури приложил меня по башке — может быть, хоть тогда там бы осталось поменьше всякой зауми, которая существовала только в моём воображении.

Всё оказалось гораздо проще: Адель не считала нужным накладывать негласное табу на всякое такое.

Я думала, что будет чем-то вроде дурного тона, если я быстренько не сверну эту тему. А она секунду назад дала понять, что не считает это дурным тоном.

Потому что, похоже, она была не из тех, кто прячет голову в песок и делает вид, что проблемы нет. Видать, она хотела говорить об этой проблеме. Даже если по ходу пьесы ей пришлось бы малость порассуждать на тему собственной кончины.

"О`кей, док, как скажешь", — снова подумала я. Если на то пошло, я могла обсудить что угодно, что касалось смерти.

Значит, одна проблема отпадала. Зато имелась другая.

— Почему ты не взяла меня под руку? — я снова спросила в лоб — и тут же чуть не обделалась, что случилось непоправимое, и сейчас она встанет и уйдёт, непринуждённо сказав это своё "извини". Или "не обижайся".

— Извини. Не обижайся, — конечно, тут же сказала Адель. Я замерла, но она и не думала ломиться прочь. — Не всё сразу.

Похоже, с ней надо было фильтровать базар почище, чем с особистами, потому что у неё в голове было тараканов больше, чем ночью на нашей кухне. "Ладно, хрен с тобой, док", — в очередной раз подумала я.

— Прикосновение — это нечто особенное, — глубокомысленно изрекла она.

— Да? — тупо спросила я.

— Похоже, у нас тут снова ложка касторки, — со вздохом констатировала Адель — видать, и впрямь я опять была похожа на героя комиксов, который только что упал с небоскрёба.

— Это не значит, что я хочу, чтобы ты думала так же, — пояснила она. — Просто давай, это будет правило.

— Ладно, док. Правило — стало быть, правило. Смотреть, но не касаться, да? — неожиданно для себя согласилась я.

Происходило нечто странное. Для начала выяснялось, что меня влёгкую подписывали на какие-то дурацкие правила, список которых гарантированно был длиннее рулона туалетной бумаги. Я хотела было тут же брякнуть про ту осеннюю ночь, когда мы с Берц ввалились в серебристо-зелёный дом, как вовремя сообразила, что смысла в этом ни на грош. Наверняка, как и в любом правиле, здесь было исключение, — например, под названием Особый Случай.

Ладно, я была не против правил, особенно, если она собиралась разжёвывать мне, что да почему, и класть в рот в готовом виде — да только на каждое из них наверняка приходилась толпа этих самых Особых Случаев, предугадать которые я могла, если бы у меня вдруг неожиданно прорезался третий глаз. Я мысленно застонала.

С улицы раздались какие-то звуки; похоже, двое прислоняли к стеночке нашей кафешки третьего, и вытрясали из него либо деньги, либо душу. Я провела рукой по запотевшему окну. Серая муть со стекла моментом превратилась в воду, радостно потекла по моему предплечью и закапала на пол.

Не знаю, как насчёт особых случаев, а у этого третьего в гражданке сегодня явно был Особый День под названием "Непруха". Двое в форме военного патруля задались целью для начала вколотить его в стену. Что они планировали на потом, было не моего ума дело.

Адель напротив меня тоже придвинулась к окну и протёрла запотевшее стекло.

А я сидела, как полный кретин — и, хоть ты тресни, не могла придумать какую-то экстренную тему, чтобы отвлечь её от панорамы за окном — и от кровавых пятен на стене от пальцев этого кренделя в гражданке.

Я видела эти пятна даже отсюда.

Наконец, ему быстро заломили назад руку, тут же подъехал внедорожник, и все трое исчезли внутри, не забыв напоследок приложить арестованного башкой об крышу. Я уже не смотрела на улицу — что мне было от сцены, которую я видела десятки раз? Я пялилась на Адель — и пыталась понять, что происходит у неё внутри. Хотя, ей Богу, мне было наплевать на мужика, которому сегодня не повезло.