Лев Сокольников - Polska

Глава 24. "Нищий"

Откуда и когда появился в лагере громадный, какой-то весь плоский и одетый во всё тёмно-серое дед с острым носом — не знаю. От него пахло чем-то кислым. Запах от деда был для меня новым и возбуждал аппетит. Он обратился к матери с просьбой отпустить меня с ним в "поход на побор". Нищенствовать, то есть. Мать отпустила. Почему — такое её согласие и до сего дня понять не могу. Почему она доверила меня незнакомому старику? Был у неё риск не увидеть меня навсегда? Был. Почему она поверила какому-то нищему старику и для "антуражу" пустила меня просить подаяние? Мы были голодны? Нет. Не устояла против просьб старика? Пожалуй.

И до сего дня самый необъяснимый вопрос, такие называю "гадательными", такой: откуда на другой день после ухода немцев появился этот нищий? Неужели он шёл впереди наступающей армии? Или он никуда и не пропадал, а был извечно в польском городе Люблине, а я о нём ничего не знал по причине изоляции?

Но как бы там ни было, а я вступил на "стезю сбора подаяния". Все люди делятся на "дающих", "просящих" и "нейтральных". Не "жадных", а "нейтральных, знающих точно, что иной нищий может оказаться богаче иного миллионера.

Для этого самого древнего и бездумного занятия вид у меня был подходящий: в самом деле, кто стал бы подавать упитанному и здоровому на вид мальчику? А вот дохляку после тифа — пожалуйста!

Что нужно для превращения в нищего? Совсем немногое: в какой-то момент почувствовать "обойдённым милостями судьбы", затем найти самые жалостливые ноты в горле и пустить их в действие! Руку за подаянием протягивать необязательно, достаточно для сбора подаяния положить на землю головной убор.

Странными бывают эти взрослые! А нищие — особенно. Вот и тогда в дедовых мечтаниях использовать меня для личного обогащения произошёл "прокол": он "классный наследник" своего ремесла из меня никак не хотел получаться! Почему дед не провёл моё "тестирование" на предмет годности к нищенству — это ещё одна загадка из моего прошлого. Взрослые всегда подходят к нам со своими мерками, не допуская мысли о том, что у нас уже могут быть и свои оценки.

Если различным рёмеслам можно научиться, то нищенству, как и актёрству, обучиться невозможно. Тот плоский и серый дед, возможно, и был талантливым, "классным", нищим, но определять "профессиональную пригодность" к нищенству у других не мог.

Дед, спасибо тебе! Ты и подумать не мог, что ты мне дал!

Нищенская "стезя" моя началась с того, что в первый день сбора подаяний дед привёл меня к красивому и громадному зданию с высокой и широкой каменной лестницей из серого камня. Показал место, где я должен был сесть и оставил там с наказом никуда не ходить и сидеть с картузом у ног. Сам куда-то исчез. Может, и не исчез, возможно, что он следил за мной, как я осваиваю самую древнюю из профессий? Проверял мою способность "выжимать слезу и размягчать сердца" у граждан польского города Люблина? Хорошо помню, что первый день, когда я кого-то собрался обогащать, был пасмурным. Просидел на ступенях не более пяти минут, мне это занятие показалось скучным и неинтересным и меня потянуло исследовать, что находится там, за красивыми входными дверями? Теперь я точно знаю, что никогда не нужно сопротивляться своему желанию исследовать. Вошёл, и сердце моё замерло от сумрака внутри высочайшего помещения! А потом я увидел большое круглое сооружение по правую руку от входа, подошёл к нему, и увидел, что там только вода. Круглое сооружение из беловатого камня стояло на красиво сделанной ножке и походило на громадную чашу. Я стоял недалёко от неё и гадал, для чего предназначена она? Мои "гадания" разрешил парень и две женщины с ним: парень опустил кончики пальцев в чашу и протянул её женщинам. Те коснулись его руки и перекрестились немножко не так, как крестился отец. И опять ничего не понял: почему женщины не могли сами опустить пальцы в воду чаши? И забыл, для чего на каменной лестнице удивительного здания меня оставил кислопахнущий старик, мне стало противно сидеть на лестнице с кепи у ног… Встал и медленно направился в непонятное здание и тут услышал музыку. Чарующую музыку, редкую, незнакомую и красивую! От звуков, которой мне захотелось взлететь под удивительно устроенный купол здания! Так впервые оказался в костёле. Какие силы отвлекли от сбора подаяния? Кто-то неведомый сказал без слов:

— Что хлеб! Я покажу другую пищу!

Всё верно, всё совпадало: "не хлебом единым…" — но и этого не мог знать в первый день "нищенской стези".

Так у крещёного в православной вере мальчишки первая встреча с храмом произошла в католической Польше.

Потом мы ходили по городу, "кислый" старик держал меня за руку, а я наслаждался городом. Не "работал", а "работа" заключалась в том, что нужно было умилительно смотреть встречным в глаза и протягивать руку. Представления у меня и у старого нищего были разные: я воспринимал хождения с "кислым" старцем, как случай полюбоваться городом, а старец — как можно больше собрать злотых от поляков. Поляки подавали хорошо, но едой. Доходило и до деликатесов: белоснежные булки с желтизной от яиц и с удивительным ароматом неизвестного названия. В нищенстве случилась первая моя встреча с булками Польши, где присутствовала ваниль, но что это ваниль — об этом узнал позже. Дед вкусностям польской кухни не радовался, но хотел из "рук дающих" получить злотый. Такое желание деда никак понять не мог и немедленно невзлюбил его: "зачем какой-то злотый, если добрая пани даёт ароматную булку"!? - "ученик" не должен иметь Мой "наставник" страдал от пониженной кислотности желудка, и это понял много позже. Старик прикладывался к бутылочке с жидкостью, и её запах наполнял мой рот слюной с последующим желанием что-нибудь съесть! Много позже узнал название жидкости, возбуждающей у людей слюну и аппетит: "уксус".

Второй день "нищенствования" прошёл, как и первый: опять сидел на том же месте на паперти костёла, и когда дед удалился по своим "профессиональным" делам — немедля покинул "рабочее место" и продолжил изучение католического храма. Во второе посещение костёла

ненависть к деду превратилась в "окончательную и бесповоротную"!

Пою хвалу католическому храму, будучи крещёным в православной вере! Настоящий "православный" до "предательства" своей веры никогда бы не докатился, но я это сделал!

Православие "жестковато": верующие в православном храме молятся стоя, "тело изнуряют, а дух — укрепляют", а католики молятся сидя. Молиться сидя правильно потому, что на дух в такие моменты плоть не оказывает влияния и не отвлекает мысли от высоких устремлений:

— Ох, как болят спина и ноги!

Третьего нищенского дня не было: категорически заявил матери:

— На "поборы" с дедом не пойду! — был категоричен и скандален до предела! Мать поняла.