Сабир Мартышев - Дурная кровь (редакция 2003 г)

Так протекали серые будни, в течение которых я слонялся по квартире в поисках занятия или же бродил по городу, втайне надеясь на случайную встречу с Верой. С одной стороны я ненавидел ее за произошедшее, с другой – не мог выкинуть из головы и хотел только одного, увидеться вновь. Я ничего не мог с собой поделать.

Однажды утром я проснулся оттого, что меня трясла за плечо мать. Ее лицо было непривычно строгим, почти сердитым. Она всегда так выглядела, когда была чем-то расстроена.

– Вставай, – мрачно сказала она. – Мне надо с тобой поговорить.

Я уже некоторое время ожидал чего-то подобного. С тех пор, как Верочка внезапно объявилась и пропала, оставив меня расхлебывать всю эту кашу, прошло больше недели. Все эти дни мать старательно обходила тему моей новой подруги, хотя я знал, что в голове у нее зреет жирный вопросительный знак. Видимо, настал тот час, когда придется выслушать все, что обо мне думают.

Прислонившись спиной к ковру на стене и согнув ноги в коленях, я приготовился слушать. Мать присела на краешек кровати, какое-то время не решаясь поднять глаза или нарушить молчание. Судя по всему, она была смущена не меньше, чем я.

– Я тут долго думала над тем, что произошло, – начала она. – Сначала хотела тебя отругать, затем просто поговорить, но теперь даже этого не хочу.

– Может тогда и не надо? – неуверенно произнес я.

– Нет, погоди. Ты парень уже взрослый, и решать тебе в любом случае придется все самому. Что делать с этой… Верой, – она замешкалась, произнося ее имя, словно то было каким-то ругательством, – ты разберешься сам. Просто знай, если захочешь моего совета, то я всегда готова тебе помочь.

Значит, речь не о том, чтобы я перестал встречаться с Верочкой. На душе у меня немного полегчало.

– Однако как мать, я все же беспокоюсь о тебе и о твоем здоровье, поэтому ты должен будешь сделать кое-что для меня. И для себя, кстати, тоже.

Выдержав непродолжительную паузу, она твердо произнесла:

– Тебе придется сходить в кожвендиспансер.

– Чего? – я был готов ко всему, но только не к этому.

– Пойми, я не знаю кто она такая, да и ты, скорее всего, тоже. А ведь нынче такие девки пошли! Оторвут и выбросят.

– Что значит «оторвут и выбросят»? И потом, какой еще КВД? Не ходил я туда и не пойду. Столкнешься с кем-нибудь знакомым, а потом по городу слухи поползут. Нет, спасибо, обойдусь как-нибудь без такой радости.

– Не беспокойся, я уже обо всем договорилась с тетей Любой. Она примет тебя пораньше с утра, когда там еще никого нет. Возьмет мазок, и свободен.

– Да не хочу я…

– Меня не волнует, хочешь ты или нет, Павел, я настаиваю.

Мать редко называла меня Павлом, все чаще Павликом или Павлушей, но когда я слышал «Павел», то знал, что это не предвещало ничего хорошего. В таких случаях лучше не спорить.

– Ну ладно, ладно.

Блин, и все-таки как стрёмно туда идти…

На следующее утро я потопал в больницу, которая находилась в пятнадцати минутах ходьбы от моего дома. Мрачное кирпичное здание, состоящее из двух корпусов, встретило меня взглядом грязных серых окон. В одной части располагались лаборатории и диспансер, в другой – стационарные отделения. Страшно было браться даже за ручки дверей, так как из книг я знал о бытовом сифилисе – учеба обязывала. Войдя внутрь, я ощутил болезненную атмосферу заведения: в нос бил неприятный больничный запах, который не спутаешь ни с чем другим, на кушетках возле стен, сидело несколько пациентов – бритоголовые подростки, которым от силы можно было дать лет шестнадцать, и пара девиц – одна сомнительного, другая весьма респектабельного вида. Парни хрипло гоготали, что-то обсуждая, а девушки сидели молча. Господи, куда я попал?

Поинтересовавшись, кто последний, я занял очередь на прием. Садиться на кушетку не хотелось, поэтому я скромно оперся на стену, покрытую бледно-зеленой эмалью. На стенде напротив висели любительские рисунки пораженных женских и мужских половых органов со страшными заголовками: «Гонорея (триппер)», «Сифилис» и «Генитальный герпес». Отведя взгляд, я задумался над тем, что же меня сюда привело. Неужели я и вправду подхватил какую-то гадость от Веры?

Тетя Люба была давней маминой подругой. Они познакомились еще в студенческие годы, и последние два курса в медицинском институте делили комнату по общежитию. С виду у них было много общего, но что касается характера…

Если мать любила говорить помягче и старалась решать проблемы мирным путем, то тетя Люба рубила с плеча и безжалостно резала правду-матку. Видимо, работа в КВД только укрепила в ней эту черту.

– Привет, Дон Жуан, – бросила она мне, когда я вошел в кабинет, и без всяких предисловий скомандовала. – Вынимай!

Я торопливо расстегнул ремень, и, приспустив джинсы, обнажил свое горе, которое у нормальных людей принято считать достоинством.

– Вот уж не думала, что когда-нибудь увижу тебя здесь, – произнесла она, небрежно протерев нужное место салфеткой. – Чего же ты мамку тревожишь, а?! Не знаешь, что ли, какой на дворе век? Про безопасный секс, хоть краем уха, слышал? А еще на будущего врача учится. Позор!

С тетей Любой я предпочитал помалкивать – она не из тех, кто за словом в карман лезет. Даже когда она говорила обо мне, я старался быть глух и нем.

– У-у-у… молчит, как партизан, – усмехнулась мамина подруга.

Промокнув влажным тампоном все то же место, она достала тонкую стальную спицу с желобком на конце и погрузила его внутрь моего бедного органа. Я невольно напрягся, ощутив доселе незнакомое чувство проникновения в меня чего-то холодного, чужого и очень, очень неприятного.

– Я, конечно, понимаю, что вам парням вечно не терпится, но ведь с умом все надо делать, – более мягко заметила она, достав инструмент. – Хотя, чего я тебе все объясняю, вон какой дылда вырос, сам должен соображать.

Она взяла пробирку с жидкостью и опустила в него спицу. Взболтав пробирку, тетя Люба выставила ее на свет и пригляделась.

– Маловато будет, давай-ка мы еще разок, – порадовала она меня.

Я снова напрягся от неприятного ощущения.

– Теперь нормально.

– Теть Люб, – осторожно обратился я к ней, застегивая джинсы, – ведь я же не болен, это меня мать заставила пойти. А так, я здоров, и в подруге уверен на все сто.

– А вот это мы завтра узнаем. За анализами можешь не приходить, я все Марине передам.

На следующий день, мать позвонила с работы и оглушила меня новостью, которую я никак не ожидал услышать.

– Поздравляю, доигрался, оболтус ты эдакий, – ядовито произнесла она.

– Что такое?.. – пробормотал я в ответ.

– Мазок показал острый трихомониаз, сразу три креста. Вот что такое.

Так, трихомониаз, в простонародье – триппер, он же гонорея.