Алексей Колышевский - Взятка. Роман о квадратных метрах

Вечером все в том же магазине я купил великолепные обручальные кольца. На следующий день я вернулся в Москву, отыскал адрес Кати, залез на ее балкон по водосточной трубе с розой в зубах и сделал ей предложение.

Кольцо пришлось ей впору. Через месяц мы поженились и начался самый спокойный и самый продуктивный период в моей жизни. О нем я расскажу чуть позже, а сейчас вернусь на семь лет назад, ведь я так и не закончил историю о том, как Славик превратился в Вячеслава Михайловича.

Со дня смерти Аллы, Риты и мерзавца Ка прошло полгода. Я законно вступил в право на наследство. У меня на выбор было два пути: легкий и тревожный. Легкий вел за границу и возвращения на Родину не предполагал. Я отверг его еще и потому, что мама категорически отказалась следовать со мной черт знает куда, заявив, что «русская бабка должна умереть на русской земле и никак иначе». Тревожный путь хотел от меня напряжения, быстроты, умения уворачиваться от стрел и чрезвычайной наглости. Я не представлял себе ничего кроме стройки, только теперь это были сотни многоэтажных домов: целые города рисовало мое воображение. и строителем этих городов был я, однако для воплощения замыслов такого масштаба у меня не хватало стартового капитала, а проще говоря, кишка была тонка. И не только деньги играли в этой моей несостоятельности серьезную роль: я ни черта не понимал в экономике, не представлял, с чего нужно начинать, и откровенно опасался единовременно рисковать всем, что мне досталось. Поэтому я пошел по проторенной дорожке: организовал строительный кооператив, а для того, чтобы не попасть в плачевную, известную мне ситуацию и не отдать дело всей жизни какому-нибудь очередному проворному бандосу, я как следует позаботился о «крыше». Если быть честным до конца, то именно с «крыши» я и начал. Это основное правило русского бизнеса: дом строй с фундамента, а бизнес с «крыши». Я никого не знал, среди бандитов у меня не было знакомых, да я и не рассчитывал связываться с этим сословием. Да, лихие люди водились во все времена, и порой, когда все вокруг становится мутным, число их стремительно умножается, подобно саранче, но уповать на то, что так будет всегда, я не собирался. Однажды какой-то неглупый бородач сказал мне, что история всегда повторяется, и я хорошо запомнил его слова: после войны также во множестве развелась всякая уголовная сволочь, но ее быстро уничтожили, значит, и сейчас получится примерно то же самое. В любом случае с массовым криминалом в его неприкрытой форме будет покончено, и будущее не за уголовниками, для которых в стране всегда найдется крепкая решетка, а у их коллег по цеху – острый ножик или пуля. Встанешь под гангстерскую крышу и останешься без всего. Бандиты эпохи моей юности не жили завтрашним днем, и таких было большинство. Теперь все они гниют под своими мраморными и гранитными надгробьями на престижных кладбищах, а те из них, кто всегда держал нос по ветру, теперь заседают в партийных комитетах и не любят вспоминать о прежних временах. Окончательно решив не связываться с бандитами, я свел дружбу с чекистом по фамилии А-в. Не хочу приводить его фамилию целиком потому, что мне теперь неприятно всякое упоминание об этом человеке. Я еще расскажу о той роли, которую он сыграл в моей судьбе, но тогда, в самом начале моего большого дела, генерал А-в с удовольствием взялся за мое «крышевание».

– У меня пенсия не за горами, – объяснил он, – Вот и пойду к тебе работать начальником службы безопасности. Развивайся спокойно, а наедет кто, закрою любого, только скажи. Мне от тебя копейки не надо, ты мой будущий работодатель, Слава.

Для того чтобы «развиваться», я воспользовался своими связями, теми, что появились за время моей работы «презентатором». Иного выхода у меня не было, и, просмотрев списки «жертвователей», я остановился на двух, примечательных, с моей точки зрения, людях. Один из них был президентом какого-то культурного фонда и имел вид предводителя семейства Ротшильдов, да и сам явно принадлежал к древней расе обаятельных ростовщиков, а другой назывался «капитаном» и никакого другого обращения не желал слышать. И с «Ротшильдом», и с «капитаном» у меня завязались вполне человеческие, добропорядочные отношения, что я и решил использовать с выгодой для себя. Договорившись с ними о встрече, я сперва направился в «культурный фонд», который помещался в старинном особняке на Пречистенке, где меня и принял его глава, обаятельнейший Борис Ефимович Жигора. На вид было ему за пятьдесят, он носил бороду, а усов не носил и от этого несколько походил на какого-нибудь американского сектанта вроде мормона или квакера. Голову его не украшала еврейская шапчонка, но в кабинете на столе стоял маленький флажок с гербом Израиля. В углу же кабинета я, к своему чрезвычайному удивлению, заметил икону св. Николая-угодника и перед ней зажженную лампадку, которая и распространяла легкий запах лампадного масла и, как мне показалось, ладана. Борис Ефимович проследил линию моего взгляда и несколько удрученно покивал головой:

– Да, да, юноша. Это именно то, что вы видите, а не какая-нибудь карикатура или, не ровен час, издевательство еврея над христианскими святынями. Ведь фонд, которым я руковожу, называется «Сокровищница русской мысли», и эта икона здесь так же необходима по протоколу, как и вот этот портрет, – с этими словами он кивнул на портрет сильно отретушированного криво улыбавшегося Ельцина в голубоватом пиджаке. – Так что вас привело ко мне? По телефону вы как-то невнятно упомянули, что вам необходима консультация. Неужели на вашу благотворительную контору наехали?

– Понимаете, Борис Ефимович… – начал было я, но он прервал меня.

– Понимаю, – и прикрыв глаза, вздохнул. – У вас смелый бизнес, но довольно опасный. Не удивительно, что вами заинтересовались рэкетиры.

– Нет, нет, – в ужасе замахал я руками на Бориса Ефимовича. – Какой там рэкет? Бог миловал!

– А кто же тогда? – Он вытянул шею и стал похож на грифа, такая у него была длинная и морщинистая шея. – Неужели органам понадобилось провести расследование вашего жульничества в сердобольной обертке? У них сейчас других дел хватает, не тот масштабчик, как говорится, хе-хе-хе.

– Да никто на нас не наезжал, – миролюбиво сообщил я руководителю «Сокровищницы». – Я теперь далек от благотворительности. Позвольте вам все рассказать буквально в двух словах!

И я рассказал историю, которая уже всем известна. Борис Ефимович выслушал очень внимательно, не перебивая, и лишь несколько раз сочувственно прошептал «да-да-да». После того, как я покончил с рассказом, он позвонил и распорядился насчет кофе, закинул руки за голову и высказался: