Анри Труайя - Слава

Один из парижских критиков заметил, что великая Соланж унизила себя, написав предисловие к книге такого ничтожества, как Бруйеду. Она оскорбилась до глубины души. И назначила свидание Бруйеду в баре «Зеленый абрикос». Соланж явилась с опозданием, перекошенным лицом и пустым взглядом.

— Читай! — сказала она дрожащим голосом.

Бруйеду прочитал статью и, опустив голову, пробормотал:

— Что я могу поделать?

— Гениальный ответ! — засвистела Соланж, — Итак, по твоей милости уже набрасываются на меня. Я испытала унижение, возмущение, а ты не нашел в себе элементарной искры негодования.

— Ты могла бы и не писать предисловия.

— Прекрасно! Тогда ни один издатель не взялся бы за твою книгу.

— Тогда книга не вышла, и все было бы прекрасно, я полагаю.

Соланж всплеснула руками, хрупкими и тонкими как крылья:

— Великолепно! А мой муж? Что сказал бы мой муж, если бы мы не опубликовали книгу? Чтобы сохранить наш союз, чтобы ты не лишился меня, я согласилась покровительствовать чудовищу, и так-то ты благодаришь, отвергая мою жертву, которую я принесла! Ах! Вы, мужчины, роковое несоответствие! Ваш эгоизм растянут до бесконечности! Если бы я знала…

— Если бы ты знала что?

— Нет…ничего, — сказала Соланж, проглотив комок злости, — Я не пришла не для того, чтобы тебе насолить, а разработать план действия.

— Опять! — заскулил Бруйеду.

— Да! — закричала Соланж, — Ты думаешь, что я сдамся и не защищу своего любовника, свою любовь и свое реноме не сказав: «довольно, любезные!». Я взяла на себя ответственность за твой дебют в литературе. Ты проиграл первую партию. Надо выиграть следующую…

Бруйеду, моргнув глазами, тихо спросил:

— Что ты имеешь ввиду, моя Соло?

— Надо написать еще одну книгу, произведение, шедевр, чтобы заткнуть глотку нашим гонителям.

— Еще одну книгу?

— Да, — сказала Соланж, — И на этот раз ты напишешь ее сам.

— Но я не смогу, — сказал Бруйеду, и настоящие слезы навернулись ему на глаза.

— Или ты сочинишь новую книгу, или я навсегда исчезну из твоего окружения, выбирай, — объявила Соланж.

Бруйеду выбрал книгу.

В течение 37 дней Бруйеду искал новый сюжет. На 38 день он признал, что разумно было бы написать роман без сюжета. С неистовством он включился в работу. Произведение должно получиться странным и привлекательным. Бруйеду изображал все, что ему приходило в голову, презирая самую элементарную логику и синтаксис. Он безмятежно аккумулировал грамматические ошибки и незнание пунктуации. Он исследовал поочередно мысли коня-скакуна и утомленного микроба, застигнутого врасплох. Он плодил героев, умиравших через 10 страниц; героинь, меняющих имена и цвет кожи по обстоятельствам. Он в поэтических выражениях воспевал содержимое ночного горшка, а лексиконом сантехника — юную провинциалку, рвущую сирень для своей матери. Время от времени, он прерывал свой рассказ фармацевтической рекламой или припевом песни, или деловой перепиской, а также скабрезной руганью против общества, или уравнением с двенадцатью неизвестными. В общем, это выглядело абсурдно, дико, но очень ново и очень самобытно.

Не затрудняя себя черновиками, Бруйеду печатал текст прямо на пишущей машинке. Его захлестнуло вдохновение. Вспоминая недавнюю трудность в сочинении простого заявления, он удивлялся этой внезапной и великолепной словесной легкости — он подумал, что сам черт ему помогает. Иногда, ночью, словари шуршали над ухом. Листва наречий освежала его тихим шелестом. Эпитеты раскрывали в тени свои едкие запахи. Деепричастия падали ему прямо в рот как спелые фрукты. Весь мир становился для него архитектурой слов, точек и запятых. Бруйеду просыпался среди ночи и, шатаясь, накидывался на пишущую машинку и воспроизводил, черным по белому, свои фантасмагории. Барабаня по клавишам, как на пианино, он бормотал:

-Соло! Соло! Ты сделала из меня другого человека.

Самое трудное — остановить этот нескончаемый поток. Не следуя никакой интриге, никакому персонажу, не заботясь о плане романа, Бруйеду не мог остановиться. Это было сильнее него: все должно идти своим чередом. Однажды, когда он работал с большим увлечением, неосторожным жестом он уронил и сломал машинку. Усмотрев в этом перст провидения, он прекратил дальнейшую работу над книгой. Текст прервался на середине фразы. Может, оно и к лучшему? Бруйеду взял ручку и внизу листа написал: «конец».

Бруйеду написал свой новый роман за 18 месяцев. Он назвал его «Ничто». Это был знак скромности. Он его предложил издательству «Пацио», это был знак верности. И он его посвятил «Соланж Виоланс, бесспорному мастеру французской прозы», это был знак литературной признательности, и в этом никто не сомневался.

Вопреки всем предсказаниям пресса, успокоенная после первых приступов гнева, устроила благосклонный прием новому произведению Бруйеду. Некоторые критики нашли книгу «интересной по замыслу». Известный журнал наградил «Ничто» эпитетом: «перлы остроумия». С первых статей Бруйеду почувствовал, что надежда согревает его сердце. Конечно, это не сумасшедший успех но, тем не менее, эти повседневные похвалы и стандартные одобрения были очень существенны. Никто не издевался над ним на работе, Никто не оставлял газеты на его столе. Товарищи просили автограф. Бруйеду не был тщеславным человеком, однако он был не прочь восстановить репутацию перед Леоном Виолансом и своими коллегами. Особенно он надеялся этой маленькой победой вернуть горячую любовь и уважение его Соло. Она была очень занята после издания его второго романа «Ничто». Когда она соизволила встретиться с Бруйеду в баре «Зеленый абрикос», книга била все рекорды по продажам уже месяц.

— Ну что? Моя Соло, — сказал ей Бруйеду, освобождая место на сидении с оранжевой обивкой, — Возместил ли я тот ущерб, который тебе причинила моя первая книга?

Глаза Соланж были задумчивыми, а в уголках губ застыла разочарованность. Она лениво тряхнула гигантской шевелюрой. Затем заявила:

— Критика была очень мила. Но не стоит терять голову, мой дорогой.

— Я никогда не думал терять голову!

— Да, да, вы все одинаковы! Стоит кому-нибудь из вас сделать дежурные комплименты, и вы засияете как рыцарские доспехи. И задираете нос. Изгибаете брови. И ходите как по облакам…Воистину, очень забавно…!

— Что ты хочешь этим сказать, Соло?

— Я хочу сказать, что твоя книжка мила, не более того. И что твое маленькое задетое тщеславие неуместно.

— Но я не тщеславен и меня это нисколько не задевает.

— Подумать только! — закричала она с презрительной насмешкой, — Посмотри на себя в зеркало. Ты пыхтишь от удовольствия. Ты задыхаешься от радости. Ты…Ты…Кстати, в «Ничто» очень много ошибок. А седьмая глава совсем неудачная…