Сергей Алиханов - Оленька, Живчик и туз

Венедикт же Васильевич за последние сутки уже привык к нешуточным угрозам бандитов — его уже несколько раз убивали вполне вроде бы всерьез. Он поудобнее расположился в кресле, заклевал носом и чуть ли не захрапел.

Академик Бобылев, “старый солдат империи”, с безотчетной и безрассудной решимостью привыкший убивать — пусть только мысленно! — миллионы и миллионы людей, ничего и никогда не боялся. Хотя через бухгалтерию его ИЧП “Ольга и Елена” не прошло ни единой платежки и предпринимательского опыта у него не было никакого, академик Бобылев принял твердое решение заняться большим бизнесом. А поскольку для бизнеса нужны деньги, академику было абсолютно все равно, какие они: грязные ли это деньги — налик общака, или чистые деньги — электронная эмиссия нулей, введенная в серверы федеральной резервной системы Соединенных Штатов по решению “большой семерки”, для академика не имело никакого значения. А уж совершенно очевидной для господина Детского перспективы грубого обмана академик Бобылев, при всем своем энциклопедическом уме, вообще не предполагал, хотя наглая угроза Живчика их всех перестрелять была как раз уголовной прелюдией к грядущему неминуемому “кидалову”. Намерение Живчика их всех “перестрелять” Бобылева только развеселило. Если его собрались убивать, значит он еще что-то да значит!

Академик Бобылев взглянул на господина Куропаткина, взгляды их встретились, и старые ученые неожиданно весело и счастливо рассмеялись…

Лучи солнца, отраженные от стекол, закрепленных сикось-накось в окнах шлакоблочных панелей стоящей напротив пятиэтажной хрущебы, проникали в это странное полуподвальное помещение сквозь пыльные, давно не стиранные занавески в каком-то небывалом серо-пепельном преломлении спектра. И в этом потустороннем освещении двое смеющихся пожилых людей так разозлили Живчика, что он готов был, не дожидаясь Слюнтяя, тут же голыми руками свернуть их куриные шеи. Он даже привстал было, но почему-то замешкался, и в это мгновение в полутемном сознании блатаря что-то прояснилось. Живчик повнимательнее посмотрел на старых ученых и обомлел. Более того, этот действительно отчаянный, решительный и сметливый парень, неукротимостью своего духа создавший из сборища тупых уголовников коммерчески эффективную, мощную организацию, хозяин московских оптовых рынков и кокаиновых плантаций в боливийской провинции Чапаре, владелец дворцов и лимузинов, не боящийся ни Интерпола, ни черта, ни районного Управления по борьбе с беспределом, вдруг в это мгновение до смерти испугался хихикающих пожилых людей. Таких, как Живчик, воров в законе страх не берет, поэтому-то в нашем беспредельном Отечестве на одного законника и приходится по 22 (двадцать два) действующих генерала милиции. Но Живчик вдруг испугался, и у него мурашки пошли по коже.

Подобный ужас накатил на него лишь однажды в детстве, когда он приехал на лето к бабушке в деревню под Судогду и пошел ранним утром с корзинкой за грибами. Сквозь утреннею дымку на опушке леса он вдруг увидел крошечных светящихся гномиков. Мальчик упал в траву и стал следить за странными существами, которые вошли в аппарат с неясными, расплывающимися темно-синими очертаниями. И тут аппарат взлетел, и зеленые листья лип, дубов и тополей, оторвались от веток, полетели следом за синим сгустком пространства, навстречу поднявшемуся ветру…

Эти два пожилых человека в точности напомнили ему тех светящихся изнутри гномиков и на миг возродили в его простой душе детские страхи. Поэтому Живчик не стал никого душить, а чтобы стряхнуть с себя неприятное ощущение беспомощности перед непонятным, возможно грубее спросил:

— Чего вы, блин, лыбитесь?

— Извините, извините нас! Это мы друг над другом смеемся! — деликатно извинился господин Куропаткин.

Живчик, храбрясь, взглянул на директора Чудаковской АЭС, похожего на фарфорового китайского божка — мимические мышцы на лице господина Куропаткина были атрофированы неоднократными смертельными облучениями, а редкие волосы клочками росли на черепе и небритом подбородке. В полуподвале было и прохладно, и сыро, но лицо старого атомщика покрывали бисеринки пота.

Живчик понял, что несмотря на совершенно ясный и осмысленный взгляд, господин Куропаткин смертельно пьян. Проведя долгую жизнь в зонах с повышенной радиацией, господин Куропаткин прошел через пять полных переливаний крови, одно удаление желудка и только благодаря беспробудному пьянству по-прежнему функционировал и продолжал пить горькую. Водка — единственное лекарство от радиации, только она, мамочка, выводит из организма яды и предотвращает окончательное расщепление живых тканей. Спасаясь от своей жизни, господин Куропаткин пил ежечасно и напивался предварительно, еще до очередного облучения, — поскольку после облучения даже водка не помогает. С утра господин Куропакин уже выпил одну бутылку (Живчик приложился уже ко второй).

Академик же Бобылев своей огромной головой и глубоко посаженными, сверкающими из самой глубины гениального мозга и вдруг сменившими с голубого на синий цвет глазами, особенно поразил Живчика, и авторитет сильно зауважал старых ученых.

В это время Слютяй с пистолетом в руке вошел в комнату и вялым голосом сказал:

— На! Слышь, еле нашел! Волына за покрышку завалилась, — и протянул оружие авторитету.

Живчик взял пистолет, с некоторым смущением засунул его за пояс и велел пацану:

— Пошел вон!

Как только Слюнтяй закрыл за собой дверь, Живчик спросил:

— Ну как дела, Бобылев?

— Ничего, все нормально, — несколько удивившись, ответил академик.

— Как тебя звать?

— Валерий Валерьевич.

— Лерчик, — чтобы запомнить имя, повторил авторитет. — Ну, Лерчик, показывай самолетики. Он мне все уши о них прожужжал, — Живчик мизинцем левой руки показал на спящего Венедикта Васильевича, — Штамповка гутарит, что пользуясь авиамоделью, ты можешь в любое окно бомбочку доставить.

— Никаких проблем. Любую бомбу мы можем доставить в любое окошко — хоть здесь, хоть за океаном. Всю жизнь мы этим зарабатывали на хлеб, — гордо подтвердил Бобылев.

— Ништяк! Мне как раз нужно врага моего взорвать — шмакодявку Фортепьянова. Сколько бабок ты за это дело хочешь? — сделал заказ Живчик.

Академик Бобылев засмеялся.

— Чего ты, Лерчик, все время смеешься? — возмутился авторитет и опять потянулся к пистолету.

— Мне смешно, — сказал академик, — что мы с господином Куропаткиным всю жизнь работали в закрытых городах и до того доработались, что мои изделия триста раз и по сей день могут уничтожить всю Землю. И все эти годы на каждого из нас приходилось по две дивизии охранников! В радиусе пятисот километров к закрытым зонам не мог подъехать ни один иностранец. А теперь мы оказались никому не нужны и ты к нам сюда ворвался и размахиваешь своей пукалкой, — академик Бобылев перестал смеяться и с грустью покачал головой.