Макар Троичанин - Кто ищет, тот всегда найдёт

— Я тебя провожу, — но она молчит, изображая семейную ссору. — Да, — вспоминаю, — как дела в институте? — чуть не забыл со своим месторождением о её главном.

— Нормально, — отвечает холодно моим любимым словечком-определением. — Зачислят на четвёртый семестр, если сдам зачёты и экзамены по их курсу за третий. Поеду 2-го, чтобы всё успеть к началу занятий, и я — студентка, — и, забыв обо всём, затанцевала, завоображала. Я, конечно, под сурдинку, к ней, но… — Ладно, ладно, — останавливает, — мне некогда, смотри, уже половина.

Зима в эту новогоднюю ночь добирала годовой план — холодрыга стояла неимоверная да ещё с ветерком и позёмкой. Маша то и дело оттирала носопырку, а я прятал свой рубильник в поднятый воротник. Расстались у дверей «Скорой помощи» как хорошие знакомые. Прибежал к себе, подгоняемый морозцем. Володьки нет, наверное, вовсю помогает бабью. Парень никому ни в чём не отказывает, хоть паши на нём. Заторопился и я, чтобы и меня успели запрячь и поделились приподнятым настроением. Как раз успел к ответственной операции развешивания игрушек на верхней части ёлки. Снегурочка тоже хлопочет, обнажила прелестные клычки, спрашивает:

— Ты один? — Чего спрашивать, когда рядом никого.

— После второй, — обещаю, — нас у тебя в глазах будет двое.

Так, дружелюбно перепихиваясь незамысловатыми подковырками, дотянули, наконец, до десяти, когда вся страна, весь народ, который ещё в состоянии передвигаться, садится за празднично накрытые столы, чтобы прилично проводить старый год и подготовиться морально к встрече нового. На этот раз парадом командует Шпацерманиха, не спускающая глаз с мужа, и у неё не очень-то повольничаешь. Выпили по одной-другой, я — красненького, закусили разным цветным силосом да селёдкой, и — валите от опрятного стола на курево, трёп да танцульки, кто может. Старенькая радиола зашаталась в страстном танго, а я оказался в руках Сарнячки.

— Говорят — женишься? — допытывается старая любовь. Говорят, что кур доят, а мне перелётная досталась.

— Я, — отвечаю, пижонски ухмыляясь, — никогда не совершу такого серьёзного шага прежде, чем не обдумаю хотя бы лет пять.

У неё и интерес ко мне пропал, отлипла и хватает очкарика Альберта, чтобы ещё раз обсудить тематику отчёта. Смилостивившаяся командирша, сдавшаяся на уговоры начальника, разрешила хватануть ещё по 50, подогревая остывающий пыл. Потом пели революционные песни и кое-какие геологические, слов которых большинство не знало. Подвалила, как ни в чём не бывало, ухмыляющаяся парткляузница.

— Как ваше месторождение?

Я зла не помню, особенно сегодня.

— Рождается, — отвечаю. — Подождите минутку, — сбегал в камералку за именным керном. — Вот!

Она берёт.

— И это всё? — иронизирует, внимательно рассматривая сувенир опытным взглядом минералога.

— Нет, — огорчаю, — ещё досталось Королю и Кузнецову.

Но Алевтина не слышит, поняв, что в её руке на самом деле руда и с большой концентрацией рудной минерализации. Но она была бы не она, если бы не влила ложку дёгтя в мою бочку даже в такую ночь. Отдаёт керн и брюзжит:

— Не обольщайтесь: одна скважина — ещё не месторождение. И я, чтобы её успокоить, не портить ей праздника, соглашаюсь:

- Я и не надеюсь.

Обступили парни, оттеснили давнюю подругу, вмиг прорвали пелену затхлой насторожённости, загомонили разом, радуются, что опять все вместе и со своим любимым начальником, все тут, и я с ними. Да такие симпатяги, прям с кина о победителях соцсоревнований, и не скажешь, что таёжные работяги. В костюмчиках отглаженных, в рубашечках беленьких, в штиблетах начищенных, один начальник квасит ноги в яловых сапожищах. Правда, галстуков ни на ком нет, да и ни к чему они нам, известно ведь, что это принадлежность рабских конторских шестёрок, а нашим мощным выям привычна полевая свобода.

И вот, наконец, зовут к столу по-настоящему. Я жмусь с парнями на дальнем конце, подальше от всяких уважаемых товарищей, обсевших начальника.

— Товарищи! — встаёт тот со стаканом в руке, заполненным на сто грамм, и все встали следом с поднятым допингом. Радиола включена на Москву, а оттуда нас поздравляет Первый. Стоим, слушаем, плохо воспринимая обтекаемые фанфарные фразы, стараясь не пропустить боя курантов. И вот они бьют, и все считают. На двенадцатом Шпац успевает провозгласить своё: «С Новым годом, товарищи!», и все истово осушают стеклянные чары, веря, что это необходимо, что это пропуск в счастливый год. Я тоже верю. А потом пошёл безобразный жор, и мы с парнями не отстаём, стараясь зацепить всё, что с мясом. Наглотавшись, захотелось ещё славословия в нашу честь. Известно, что доброе слово способствует пищеварению, а злое вызывает язву. И тут настала очередь моей лопуховской песне. Шпацерманиха, наслышавшись, наверное, от смотавшихся за Урал подруг о моём удивительном даре произносить душещипательные тосты, требует:

— Давай, Василий, тебе слово, — и стучит вилкой по графину, требуя, чтобы все стихли и вняли разумному слову беспорочного юноши, не обременённого долгами совести. Пришлось подчиниться и сосредоточиться, как я умею в ответственные моменты героической биографии. Налил в рюмашку водки — была не была: если провалюсь, дам козла, сошлюсь на алкогольное помутнение.

— Друзья! — обращаюсь негромко, и то, что назвал не товарищами, уже настроило подзабалдевшую аудиторию, готовую к любым эмоциям, в мою пользу. — Вы знаете, — принижаю на всякий-який, — что я не умею говорить красно, так что не взыщите, если не оправдаю надежд. — Все замерли и с интересом уставились на меня. — Кончился ещё один год, а с ним и ещё один полевой сезон. Было всего понемногу, но кое-чего и в избытке: ледяные переброды и бесконечные крутяки, проливные дожди и изматывающая жара, кровососы-клещи и надоедливый гнус, кислотные борщи и каши и рыбная диета. Всё было против нас, но души наши были чисты и открыты друг другу, а помыслы направлены на помощь товарищу и всем. Мы были по-настоящему один за всех и все за одного. За сезон мы многое потеряли, — я выразительно похлопал себя по отощавшему брюху, и все дружелюбно засмеялись, — но нашли больше — мы приобрели таёжное братство. Давайте же выпьем за него и прославим, — и все поспешили тяпнуть давно налитое дразнящее зелье, а я укоризненно качаю головой, не выпив и не садясь. — Вы зря поспешили, я ещё не кончил, — и опять засмеялись и поспешили исправить ошибку и налить в чары по новой. — Братья, — продолжаю, намеренно не упоминая сестёр, — нам есть чем гордиться в прошедшем сезоне. По нашим данным геологами только что вскрыто мощное и очень богатое рудное тело, — и высоко поднимаю для общего обозрения керн, — которое, по их мнению, является частью крупного месторождения. — Стало так тихо, что я услышал дыхание сидящих. — Этим открытием мы навечно вписали нашу геофизическую партию в историю знаменательных геологических достижений в крае, нам есть чем похвастаться перед детьми и внуками. — Все дружно встали и мощно захлопали, славя себя, и даже старшие специалистки, кисло улыбнувшись, сложили ладошки, а поддатый начальник, вырвавшись из Шпацерманихиных цап, кричит: