Александр Анянов - Рожденные ползать

— Что ты понимаешь! В армии без году неделя, а туда же, рассуждать пытается! — раздалось в ответ.

— Чего вы на него накинулись? — вступился за меня Дед. — Все мы задним умом крепки, только человека это уже не вернет.

— Свободы в армии слишком много стало, — уверенно высказал свое мнение Женька Петров. — Дали бы мне возможность, я бы за неделю в казарме порядок навел!

— А там и наводить нечего. Все и так в порядке, — мрачно процедил старший техник второго звена — Михальский, осторожно придерживая за краешек остаток сигареты. — Армия на «дедовщине» испокон стоит. Я когда в училище только поступил, меня ух как «деды» гоняли. Но, как видите — живой и невредимый. Потом сам заставлял молодых мне портянки стирать, да унитазы драить. И ничего, слава богу. Армия — не для слюнтяев!

Он щелчком метко послал бычок в урну с песком и сплюнул на землю, как будто ставя точку в разговоре.

— Покойник, в отличие от тебя, здесь не по своей воле оказался! — возразил кто-то, но спор уже затух.

Дальше перекур продолжался в угрюмом молчании. Каждый думал о чем-то своем.

Я возвращался в гостиницу через лес, по узкой тропинке. Шел, наверное, сотый раз, но сегодня, как будто впервые. Вон — цветы, какие красивые. Валун, поросший мхом, почему я раньше его не замечал? Вот муравьиная дорожка прямо поперек тропинки. Тяжело летящий шмель вызывал у меня умиление. Стрижи, режущие воздух над головой, казалось воплощением грации и стремительности. Все в этом лесу пело, жужжало, тянулось к солнцу. Это был огромный мир живых существ. Каждый жучок, самый крохотный листик и камни, и даже облака, медленно плывущие по небу, казались мне живыми. И в центре всего этого был я — плоть от плоти этого мира, кровь от крови.

Ночью пошел дождь, потом перестал и снова пошел. И тяжелые капли смыли бурые подтеки с травы, и земля жадно впитала в себя кровь. Стали распрямляться примятые стебельки и опять протянулись меж них тонкие паутинки, сверкая каплями росы на утреннем солнце. Прошло совсем немного времени и уже никто бы не смог отыскать это место. То самое место, где, смертельно прохрипев, упал, неловко подвернув под себя руку, рядовой Георгий Балоян.

«Господи, успокой душу раба твоего. Пусть земля ему будет пухом. Прости ему грехи его!»

Если это конечно грех — быть слабым…

Наступил сентябрь. С удивлением осознал, что служу уже целый месяц. Отмечать не стал. Деньки все еще стояли теплые, хотя по ночам температура значительно снижалась, напоминая о неизбежной зиме. С наступлением холодов птицы потянулись на юг, а жрать захотелось сильнее. Юрина халява закончилась. Его перестали пускать в столовую по второму разу, узнавая в любой одежде, в очках или без них. Теперь, после ужина, мы часто шли в лес, пытаясь заполнить свои желудки, кое-где оставшейся черникой.

Однажды вечером, после полкового построения, нас завели в гарнизонный клуб. Должно было состояться какое-то собрание. Я занял свое место в зале. Офицеры лениво переговаривались, утомленные долгим рабочим днем. На сцене, завешанной красными бархатными кулисами, под большим портретом Ленина и транспарантом «Проискам империализма — высокую боевую готовность!», стоял большой стол и несколько стульев.

— Что за повод для сборища? — спросил я, сидящего рядом Панина.

— А ты не знаешь, что ли?

— Нет.

— Так ведь Женьку нашего пропесочивать будут.

— А, что он такого натворил?

В этот момент дверь в клуб открылась, и вошли командир полка и замполит. Мой тезка тут же прервался на полуслове:

— Тихо! Слушай, сейчас сам все узнаешь!

Быстро пройдя по проходу между рядами, начальство заняло место за столом. Командир обвел зал взглядом и начал:

— Товарищи офицеры, считаю наше собрание открытым…

Подполковник Нечипоренко, высокий и худой, не зря носил кличку «Артист». Умный, ироничный, он выступал перед полком, как будто со сцены Театра Эстрадных Миниатюр. Командир оставаться невозмутимым, даже, когда весь полк заходился от хохота над его остротами. Его манера держаться подогревала публику еще больше. Шутки Артиста, тонкие, хотя иногда жесткие (если не сказать — жестокие), оказывали на подчиненных гораздо большее влияние, чем крики и мат других командиров. В принципе, Нечипоренко в полку любили, настолько насколько вообще можно любить начальство. Чувствовалось, что ему тоже нравится его амплуа. Он никогда не отказывался от возможности «толкнуть речугу», с затаенным удовлетворением наблюдая за эффектом, который производил на благодарных слушателей.

Замполит полка, подполковник Птицын, по кличке «Дятел», являл собой прямо противоположный Нечипоренко тип, причем, не только внешне. Снятый с должности начальника политотдела дивизии, (как поговаривали злые языки, за склонение к сожительству жен комсостава, взамен на помощь в получении жилья) он теперь замполитствовал в нашем полку. Его выступления офицеры слушали с таким же удовольствием, как и командирские, но совсем по другой причине. Дело было в том, что Птицын являлся ходячим сборником армеизмов, как уже хорошо известных, так и в изобилии произносимых экспромтом. Когда он открывал рот, то слушатели смеялись не меньше. Разница была лишь в том, что в одном случае смеялись над остротами, а во втором — над самим Птицыным.

И вот, сегодня, эти два гиганта полковой эстрады сошлись, чтобы внести лучик света в серую гарнизонную жизнь.

Нечипоренко поднялся во весь свои немалый рост:

— Товарищи офицеры, попрошу минутку внимания! Нами получен рапорт из военной комендатуры города Таллина.

Взяв со стола листок бумаги, подполковник начал читать:

— Довожу до вашего сведения, что 2-го сентября 1983 года, старший лейтенант Петров Евгений Иванович (в/ч 21819), преднамеренно введя себя в состояние алкогольного опьянения, был задержан отделом транспортной милиции в районе депо Таллин — Пассажирский. Задержанный военнослужащий вверенного вам подразделения, был препровожден в военную комендатуру, где, грязно ругавшись, продолжал оскорблять сотрудников милиции, в выражениях, не полностью соответствующих высокому званию советского офицера… Так, понятно… Прошу принять меры… Ясно… Военный комендант Октябрьского района г. Таллина… Дата, подпись. Во, как!

Командир бросил рапорт на стол и обвел глазами зал:

— Петров, ну где ты орел? Встань, дай взглянуть на тебя.

Женька нехотя поднялся, но взгляда не опустил. Весь его вид казалось, говорил: ну, и что вы со мной можете сделать?

— Ну, давай расскажи нам, как там все было, — вполне миролюбивым тоном продолжал Нечипоренко.

Петров замялся:

— Так, что говорить? Я, в общем-то, не хотел. Выпил совсем немного, а они пристали. Там у них в милицейском наряде одни эстонцы. Увидели — офицер, обрадовались и повязали.