Александр Анянов - Рожденные ползать

— Я никогда об этом не забываю, но сейчас мне на это наплевать. Мне важно только то, что ты веришь мне. Так ты согласна или нет?

Наташа обвела взглядом крохотную кухоньку, как будто ища кого-нибудь, кто бы мог поддержать ее в эту минуту:

— Ты — молодой, Славочка. Ты — умный. Ты — способный. У тебя еще все впереди. Ты обязательно будешь генералом! Зачем тебе такая, как я, да еще с ребенком в придачу.

— А ты, конечно, старая? И крест уже на своей жизни поставила, так? И еще ребенок. Ай, ты ж, беда, какая. Разве ты не видишь, что Петька мне почти, как родной. Чего ты боишься? Слухов, сплетен?

— Боюсь! — Наташа первый раз за время разговора посмотрела ему прямо в глаза.

— Хорошо. Тогда я сделаю так, что у тебя не останется выбора. Я все равно женюсь на тебе, вот посмотришь! Водка есть?

— Ты что, решил напоить меня, чтобы я размякла и согласилась? — удивилась женщина.

— Это — не тебе, это — мне.

— Ты же не пьешь.

— Не пью, но сегодня такой день, что придется сделать исключение!

Не спрашивая разрешения, Шувалов полез в холодильник и вытащил оттуда начатую бутылку водки. Затем достал из стенного шкафа рюмку, потом, немного подумав, поставил ее назад и взял с полки граненый стакан. Он вылил в него из бутылки все до последней капли и одним махом опрокинул содержимое в себя, сопровождаемый недоуменным взглядом хозяйки. Пару минут они сидели молча. Славкино лицо постепенно приобретало пунцовый оттенок.

— Огурец? — опомнилась, наконец, Яковлева.

— Нет, мне бы сейчас гранату.

— Какую гранату? — опешила женщина.

— Лучше, конечно, противотанковую. Ну, я пошел.

— Куда?

— Если бы ты сказала мне — «да», я бы перед тобой отчитывался. А так — извини.

Он прошел в коридор и, уже взявшись за ручку двери, задержался:

— Ты, значит, хорошая. Хочешь, чтобы все были счастливы. Собой готова пожертвовать. А я, значит, эгоист. Может быть это и так. Только я эгоист умный, в отличие от тебя, и жертву не приму. Я люблю тебя и знаю, что ты меня тоже любишь. Ты — самое лучшее, что есть в моей жизни. Судьба сделала все, чтобы мы не могли встретиться и быть вместе, но мы встретились. И теперь, ты от меня так просто не отделаешься!

Шувалов помолчал немного, медленно открыл дверь и уже очень серьезно добавил:

— Я понял, в чем разница между твоим пониманием, что такое любовь и моим. В моем представлении — это падение, пусть очень сладкое, но падение. В твоем — это взлет. Я тоже хочу научиться летать. Пожалуйста, не прогоняй меня!

Дверь за Славкой захлопнулась, давно затихли его шаги на лестнице, а Наташа все еще стояла неподвижно, прислонившись лбом к дверному косяку.

— А я хочу падать и каждый день умирать, обнимая тебя. Каждый день, каждую минуту. Мне не нужны крылья. Зачем мне небо, если там нет тебя, — тихо шептали ее губы.

Шувалов вошел в помещение гарнизонного военторга, где, как обычно, в очереди, в ожидании возможных дефицитов, изнывал от безделья десяток постоянных клиенток. Славка подошел к ним поближе и несколько раз громко кашлянул, привлекая к себе внимание. Женщины, прервали обсуждение старых всем давно уже известных новостей и вопросительно повернулись к офицеру.

— Ну, что стоим? — начал тот бодрым голосом. — Будете меня поздравлять или как?

— С чем? — раздалось сразу несколько заинтересованных голосов.

— Как, с чем? Разве вы не знаете, что я сделал предложение Яковлевой Наталье Андреевне, и она осчастливила меня согласием. Скоро — свадьба. Сама она — скромная, может не признаться, а я человек прямой, мне скрывать от народа нечего. Белый хлеб есть? — обратился он к продавщице. — Свежий? Нет, тогда не надо.

Ранним утром в Дурасовке приземлился грузовой Ил-76, раскрашенный в бело-голубые цвета. На его борту красовалась надпись «Аэрофлот». В корме мирного транспортника торчала спаренная артиллерийская установка. Через остекление кабины кормового стрелка был виден сосредоточенно жующий прапорщик. В одной руке он держал половинку батона, в другой бутылку молока.

Ил-76 прилетел за нами. Сегодня полк убывал на учения в Белоруссию на полигон Лунинец. Порядок был обычный: стаскиваем свои самолеты на ЦЗ, откуда они уйдут своим ходом (точнее летом), после этого техсостав набивает грузовой борт своим барахлом до потолка и тащится следом.

Моя 20-ка была готова к буксировке, я ждал только тягач. Наконец на рулежке появился топливозаправщик, призванный сегодня выполнять эту функцию. На повышенной скорости машина сделала лихой разворот, но вместо того, чтобы затормозить, почему-то проскочила вперед еще метров на сто. Потом начала сдавать назад, двигаясь какими-то странными рывками. Что это с водилой, подумал я, пьяный что ли?

Заправщик между тем приближался и не успел я даже открыть рот, как машина с лязгом ударилась задним бампером о буксировочное водило, так, что задрожал весь мой самолет. Из кабины вылез водитель.

— Ты что боец, с ума сошел? Или тормозить не умеешь? — не выдержал я. — Чуть водило, пополам не сломал!

Белобрысый щуплый солдатик смущенно улыбнулся и промычал в ответ что-то неразборчивое. Теперь я узнал его. Это был тот самый водитель, который порвал мне зимой трос на укрытии и чуть не угробил меня самого.

— А, это опять ты, убийца! По мою душу приехал? — беззлобно, как старого друга, поприветствовал я его.

В ответ тот опять лишь молча улыбнулся. Потом подошел, и помог мне подцепить буксировочное водило к заднему крюку своего «Маза».

Я забрался в кабину и уселся на сидение, обтянутое потертым дерматином. В машине сильно пахло бензином. Руль был обмотан красной изолентой. Поперек зеркала заднего вида шла поперечная трещина. На приборной панели рядом с бардачком красовалась нацарапанная надпись — «ДМБ-79». Этими буквами, сокращением от слова «демобилизация», было исписано в армии все: от алюминиевых ложек до туалетных стен. Я поморщился, хотя и мне это слово не чужое, но, чтобы писать его на стенах… Увольте, до такого я никогда не дойду!

Заправщик тронулся и потащил за собой мой самолет. Машина опять пошла как-то неровно, рывками. Я уже хотел поинтересоваться, в чем дело, но в этот момент тягач набрал скорость и пошел, наконец, плавно и размеренно. Ладно, черт с ним, подумал я, и только спросил:

— Батальон рулежку ремонтирует — надо в объезд. Знаешь?

Водитель кивнул головой в подтверждение.

Я отвернулся и стал смотреть в окно. По одну сторону от машины расстилалось поле, заросшее травой, посреди которого, как скифские курганы возвышались укрытия нашей эскадрильи. По другую, стоял стеной густой еловый лес. Однако окружающая природа меня сейчас мало интересовала. Мои мысли вертелись вокруг вчерашнего происшествия.