Владимир Киселёв - Весёлый Роман

Что значит вообще вольные упражнения? А что значит вооб­ще литература? Или музыка?

Но эта девушка, и эта музыка, и это зеленое поле, и эти сто тысяч человек, которые смотрели на нее, — все это вместе и составляло то, что делает жизнь прекрасной, а людей добры­ми и способными на важные и правильные решения.

А когда я принял это свое важное решение? Я вспомнил, как мы с Людой сидели у реки на мостках, с которых женщины полощут белье. Струилась вода, и словно под ветром покачи­вались длинные зеленые волосы — подводные травы. На под­водном лугу поблескивала хромом стайка мелких рыбешек, как магнитные стрелки, повернутых головами в одну сторону. Они были неподвижны, несмотря на течение. Потом вдруг, в одно мгновение, все они повернулись на месте в другую сторону и снова замерли.

Как они сообщались между собой? Удивительная штука. И непонятная. Ну вот представить себе современные, оснащен­ные самой новой, совершенной техникой подводные лодки. Или самолеты. Разве могли бы они, даже при этой технике, так бы­стро передавать друг другу сигналы и выполнять их, координи­ровать свои движения, как эти рыбки? Да и удерживаться так на одном месте, несмотря на течение? Не сдвигаясь ни на мил­лиметр?

А как же эти маленькие рыбки сообщают друг другу коман­ду? Очевидно, есть у них для этого какое-то приспособление? Волны какие-то? Или еще что-нибудь такое, что позволяет им это делать мгновенно?

Говорят, инстинкт. Но это только слово. Что значит инстинкт? Он тоже должен каким-то образом материализоваться, он дол­жен передаваться, чтобы так сразу доходили все эти сообще­ния. Сказать, что рыбы делают это инстинктивно, — ничего не сказать.

Но если бы человек узнал, в чем состоит этот способ, и ов­ладел им, понял, как эти маленькие рыбешки общаются между собой, то, может быть, он смог бы использовать этот способ для удивительно ловкого, точного управления, скажем, автоматиче­ской линией станков. И в военном деле такая система была бы совсем не лишней. Так можно было бы управлять полетом са­молетов или групповым полетом ракет.

Я подумал, что, если бы я был настоящим человеком, я бы все на свете оставил и занялся только одним: попытался бы узнать, как удается этим рыбкам одновременно поворачиваться в воде, как они передают друг другу команду. Этому, мо­жет быть, стоило отдать всю жизнь.

И еще я думал о том, что уже никогда этого не сделаю, по­тому что уже принял свое самое важное решение.

В дверь робко позвонили.

Электрический звонок — простое устройство. Нет в нем ни­каких приспособлений, с помощью которых можно было бы определить характер и настроение человека. Но если этот зво­нок на твоей двери, ты всегда услышишь, кто звонит. Если на кнопку надавили неуверенно, звонок получится прерыви­стым, дребезжащим, имеет значение и продолжительность звонка.

— Заходите, заходите, — услышали мы с батей мамин го­лос. — Гости дорогие…

Так она это сказала, что мы с батей одновременно встали и пошли к двери.

В передней я увидел Илью Гордеевича и Оксану Митрофановну.

— Здравствуйте, здравствуйте, — говорил Илья Горде­евич. — Незваные, к примеру, гости… Извиняйте, если не ко вре­мени.

— Ко времени, ко времени, — говорила мама. — В комна­ту заходите.

— А как вы нас узнали? — удивился Илья Гордеевич.

— От сына слышала.

Ничего такого она от меня не слышала. Это просто очеред­ное мамино серендипити. Ум у нее так устроен, что из каких-то черточек она мгновенно умеет создать полную картину и сообразить то, на что другим потребовалось бы много вре­мени.

Оксана Митрофановна — красивая, зардевшаяся, в новом суконном костюме — ласково смотрела на нас своими умытыми глазами и смущенно твердила:

— Да вы не беспокойтесь, вы не беспокойтесь…

— Это, к примеру, привезли мы в Киев кабанчика продать,— сказал Илья Гордеевич. — На рынке, значит. Мясо, к примеру, сало. И решили с женой зайти познакомиться.

— А Люда? — спросил я. — Не приехала?

— Дома Людмила, — ответила Оксана Митрофановна. Мама тем временем накрыла стол. Ловко это у нее полу­чается. Как будто само собой.

— На автобусе приехали? — спросил батя.

— Нет. На автобусе кабанчика, к примеру, не довезешь. Ма­шина была попутная. Из нашего колхоза, значит. Мы и назад ею поедем — Илья Гордеевич погладил усы. — Мы вам, не обижайтесь, гостинец небольшой… Яблочек, меду… Я сейчас.

Илья Гордеевич вышел в переднюю, вернулся с корзиной, достал из нее полиэтиленовую флягу с медом, десятка два яблок пепина шафранного — я теперь знал этот сорт — и кус завернутого в промаслившуюся газету сала толщиной — честное слово — в две ладони.

— От кабанчика? — спросил батя.

— От него, — ответила Оксана Митрофановна. — Мягкое удалось — губами можно есть.

— Сколько ж он потянул? — заинтересовался батя.

— Два центнера будет. С гаком, — улыбнулся Илья Гордеевич.

Странное дело. Ни Илья Гордеевич, ни Оксана Митрофановна никогда не видели моих родителей, не знали их, но гостинец их был именно таким, какой в нашей семье могут взять без отказа, без того чувства неловкости, какое возникает, когда те­бе дают слишком дорогой подарок.

Батя принес из холодильника водку, разлил по чаркам.

— За ваш, значит, приезд и хорошее знакомство, — сказал он.

Меня все время не покидало беспокойное чувство: зачем они все-таки приехали? Повезли на рынок своего двухсоткило­граммового кабанчика! Но проще и ближе было продать мясо в Щорсе, Корюковке или, наконец, в Чернигове. Уж не слу­чилось ли чего с Людой?

Мама поставила на стол на хромированную подставку ско­вороду из зеленоватого жаропрочного стекла с шипящей яич­ницей, в которую пошло по меньшей мере десятка полтора яиц. Она все твердила:

— Ешьте, ешьте, пожалуйста… Когда б я знала, что вы к нам приедете — А так — что в доме… Сардины берите, кол­басу.

Гости ей были явно по душе.

— Что ж вы сами рюмочки с нами не выпьете? — спро­сил Илья Гордеевич. — Горькая она без хозяйки, к при­меру.

— Как не выпью? Обязательно выпью.

Мама медленно выцедила рюмку. Вот уж чего не ожидал. Я и не вспомню, чтоб она пила когда-нибудь водку.

— Вспоминают Романа Алексеевича, — говорила Оксана Митрофановна, ласково поглядывая на маму. — Можно ска­зать, все село. И председатель спрашивал, и бригадир. А от ре­бятишек проходу нет: что пишет, когда приедет.

— Вы, извиняюсь, в отпуск куда едете? — спросил у бати Илья Гордеевич.

— В Кисловодск думаю, — ответил батя. — В санаторий.

— Это дело, конечно, хорошее… А мы думали… С женой, значит… Может, к нам вы поедете? Чтоб всей семьей. И рыбу у нас можно ловить, и сад, к примеру.

— Спасибо, — сказал батя. — Я, конечно, не думал… И путевку мне обещали… лечиться, говорят, нужно. Хотя, ко­нечно, в селе… Может, позже? А как там у вас сейчас тру­додень?