Андрей Никулин - Я - АЛКАШ

Пока, в ноябре и начале декабря мы, то есть ледокол «Капитан Зарубин», помогали последним сухогрузам и танкерам пробиться к родным базам, распитие спиртного командирами не приветствовалось, да и времени особо-то и не было. Мы работали в режиме постоянного аврала, и мне новичку экипажа поначалу приходилось очень тяжело. Сменяясь с вахты, я тут же, как подкошенный валился на койку и моментально засыпал. Но та работа, для которой собственно и был предназначен красавец ледокол, быстро закончилась – всего-то недели три повоевали: Волга была добротно скована льдом, и мы намертво пришвартовались у стенки порта, теперь уже до апреля месяца. Весь экипаж был поделён на вахты – со мной заступали ещё один моторист Шурик, сам капитан и судовой механик – и мы начали работать, как обыкновенные сторожа, сутки через двое. То есть двое суток я балбесничал дома, а сутки бодрствовал на борту ледокола, маясь от безделья.

А где безделье там вино. Механик, Леонидыч, ещё как-то пытался загрузить нас работой, ну например, решил, что нам просто необходимо покрасить все системы и трюма в машинном отделении. Каждой паре мотористов он определил фронт работы, и если бы мы красили валиками и кисточками, а именно так и предполагал механик, то закончили бы не раньше начала весны. Но мы, мотористы, проявили флотскую смекалку, отрегулировали, найденные в кладовке у боцмана, пульверизаторы и закатали все площади ровно за три дня. Леонидычу о своём трудовом подвиге мы, конечно же, не сообщили, и, придя на вахту, усердно раскидывали по машинному отделению испачканные краской кисти и валики, демонстрировав тем самым недюжинный энтузиазм и рвение. На наше счастье механик так и не догадался за всю зиму заглянуть под слани, а может просто и его самого обуяла зимняя лень и безразличие. В конце концов, задание-то мы выполнили.

Пили мы практически каждую вахту, а бывало, что и на смену я приходил уже изрядно под градусом, или с большого будуна. Моя семейная жизнь в то время была на грани краха. Третий год совместной жизни – всё как по науке. А тут ещё ко мне нагрянул мой институтский друг. Жил он, конечно же, у меня дома и куролесили мы с ним напропалую.

Однажды, чтобы как-то помириться с женой я пригласил её и друга на ледокол попарится в сауне. Одной из достопримечательностей нашего судна была сауна, не зря же его финны строили. Жена и друг, помимо водки, прихватили с собой ещё одну нашу общую знакомую, с которой мой друг имел в институте бурный роман. Вот так втроём, весёлые и пьяные они и появились в моей каюте. Слава всевышнему механик уже закончил к тому времени свой предвахтенный обход, и засел в своей каюте. То ли лёг спать, то ли просто глушил в гордом одиночестве водяру. К капитану тоже пришли какие-то важные люди, он уже попарил их в нашей сауне, а теперь угощал вкусными напитками и закусками в своих апартаментах. Так что приход моих гостей остался незамеченным. Я быстро договорился с Шуриком, а этот молодой паренёк был, пожалуй, единственным из нашего сплочённого экипажа кто относился к горячительным напиткам с прохладцей, что он отмажет меня, в случае если кому-то из начальников взбредёт в голову спуститься в машинное отделение, а сам заперся в каюте со своими друзьями. Правда пришлось сбегать к нашей поварихе, она в тот день осталась ночевать на судне, чтобы выпросить хоть какую-нибудь закуску.

О, наша повариха Тома была, как бы это помягче выразиться... запоминающейся женщиной. Весёлая, симпатичная бабёнка, возраст - немного за тридцать, отменный повар и просто хороший человек. Это всё наша милая Томочка, но только до первой рюмки. Несмотря на довольно-таки молодой возраст Тома, была запойным алкоголиком со всеми вытекающими. Правда и то, что готовила она великолепно и потому собственно ее, и держали на судне. Всем хороша была наша Тома, пока ей в рот не попадала хоть капля спиртного. И вот тогда на камбузе поселялась всклокоченная мегера неопределённых лет отроду, которой ничего не стоило запустить в кого-нибудь кастрюлей или половником. Экипаж тут же переходил на консервы, а около каюты Томы мы старались ходить на цыпочках, и молча. Через три-четыре дня Тома отходила, появлялась на камбузе с виноватой улыбкой, и тогда для команды наступал праздник желудка. Таких блюд, которыми нас почивала провинившаяся повариха, не подавали и в лучших ресторанах нашего города.

В тот день Тома, только что вышедшая из запоя, была сама любезность и доброта. Она снабдила меня закуской и, узнав, что в гостях у меня жена с подружкой сама изъявила желание отвести их в сауну и хорошенько попарить. На моё приглашение к столу Тома отрицательно покачала головой, сказав, что с неё хватит, что она никак ещё не отойдёт от последнего загула. А вот я и мои гости угрызениями совести не страдали, и потому прекрасно расположившись в моей комфортабельной каюте, стали выпивать и закусывать. Мы вспоминали свои студенческие годы, все четверо учились на одном курсе, и старались не касаться острых тем теперешней трудной жизни.

А жизнь за бортом ледокола нас не особо жаловала. Всё как-то резко менялось, наше высшее образование оказалось не востребовано, мы со своими принципами и человеческими понятиями оказались не нужны современным реалиям. Пока мы с другом отдавали долги Родине, эта самая Родина изменилась до неузнаваемости. Все наши планы на дальнейшую жизнь полетели к чертям собачьим. Мы стояли и озирались по сторонам, не зная как быть дальше, чем заниматься, как, в конце концов, добывать хлеб насущный. Мы по привычке пили вино, забываясь в пьяном угаре, но и оно уже не спасало, а на утро становилось ещё хуже. Нам пора уже было определиться, как жить и что делать, но ничего конкретного мы придумать не могли. Мы ещё не верили в то, что всё это, то, что творилось в стране, уже навсегда, что обратной дороги не будет, что теперь надо жить по-новому. А многие ли думали в 89-ом, что это начало чего-то совсем другого? Вот то-то и оно!

После первой выпитой бутылки наши дамы изъявили желание идти в сауну. Мы с другом особо любителями париться не были, да и было нам, о чём с ним поговорить, и потому сопровождать девушек мы отказались. Я сбегал за Томой, включил сауну и отвёл женщин париться, строго настрого предупредив жену, чтобы ни в коем случае поварихе не наливали. Потом я сводил друга в машинное отделение, похвастался, на каком обалденном судне я работаю. Шурик доложил что в «Багдаде всё спокойно», что начальство дрыхнет, и что я могу продолжать спокойно выпивать. Мы с другом вернулись ко мне в каюту и открыли вторую бутылку.

Где-то через полтора часа я вдруг вспомнил о наших дамах. Я рванул в сауну, и, открыв дверь в предбанник, увидал то, чего очень опасался. Все три девочки, разрумянившиеся и разомлевшие, сидели, укутавшись в банные полотенца, на деревянных скамеечках, и мирно распивали непонятно откуда взявшуюся бутылку водки. Повариха Тома держала в руке полную рюмку и смотрела на меня осоловевшими глазами.