Невил Шют - Крысолов

— Но теперь мне кажется, я начинаю понимать, что в жизни есть смысл, — вновь заговорила Николь. — Нам с Джоном не суждено было счастья, кроме той недели. Нам предстояло совершить ошибку. Но теперь, через меня и Джона, спасутся дети, уедут из Европы и вырастут под мирным небом… Может быть, для того мы с Джоном и встретились, — продолжала она чуть слышно. — Может быть, через тридцать лет весь мир будет нуждаться в ком-нибудь из этих малышей… Может быть, Ронни, или Биллем, или маленький Пьер сделает для всех людей что-то очень важное, великое… Но так случится потому, что я встретилась с вашим сыном, мсье, хотела показать ему Париж, и мы полюбили друг друга.

Старик перегнулся к ней, взял за руку, и они долго сидели так в полутьме. Потом легли на свои тюфяки и лежали без сна до рассвета.

Следующий день, как и накануне, провели в саду. Детям делать было нечего, они заскучали, маялись, и Николь почти все время старалась их как-нибудь занять, а Хоуард дремал в кресле под деревом. День проходил медленно. В шесть часов подали ужин; потом все тот же официант убрал со стола.

Николь с Хоуардом начали готовить постели для детей. Ефрейтор остановил их; не без труда он дал им понять, что они отсюда уедут.

Хоуард спросил, куда уедут. Немец пожал плечами.

— Nach Paris? [112] В Париж? (нем.). — сказал он неуверенно. Он явно ничего не знал.

Полчаса спустя их вывели и посадили в крытый фургон. С ними сели двое немецких солдат, и машина тронулась. Старик пробовал расспросить солдат, куда их везут, но те отмалчивались. Немного погодя из их разговоров между собой Хоуард уловил, что солдаты получили отпуск и направляются в Париж; видимо, заодно им поручено в дороге охранять арестованных. Похоже, что слух о Париже верен.

Понизив голос, старик обсуждал все это с Николь, а машина, покачиваясь, увозила их от побережья в глубь страны, и теплый вечерний ветерок колыхал листву деревьев по обе стороны дороги.

Потом подкатили к окраине какого-то города. Николь выглянула из окошка. И чуть погодя сказала:

— Это Брест. Я знаю эту улицу.

— Брест, — кратко подтвердил один из немцев.

Подъехали к вокзалу; пленников вывели из машины. Один страж остался при них, другой пошел к железнодорожному начальству; французы-пассажиры с любопытством разглядывали необычную компанию. Потом их провели за барьер, и они вместе со своими страхами оказались в вагоне третьего класса, в поезде, который, по-видимому, шел на Париж.

— А в этом поезде мы будем спать, мистер Хоуард? — спросил Ронни.

Старик терпеливо улыбнулся.

— Тогда я имел в виду не этот поезд, но, может быть, нам и придется здесь спать, — сказал он.

— И у нас будут маленькие кровати? Помните, вы говорили?

— Не знаю. Увидим.

— Мне хочется пить, — сказала Роза. — Можно мне апельсин?

На платформе продавали апельсины. Денег у Хоуарда не было. Он объяснил одному из солдат, чего хочет девочка, тот вышел из вагона и купил для всех апельсины. Через минуту все они сосали апельсины, и еще вопрос, кто при этом чмокал громче, дети или солдаты.

В восемь часов поезд тронулся. Он шел медленно, останавливался на каждой маленькой станции. В восемь двадцать он остановился в местечке под названием Ланиссан, тут всего-то было два домика да ферма. Вдруг Николь, смотревшая в окно, обернулась к Хоуарду.

— Смотрите! — сказала она. — Вот майор Диссен.

Офицер гестапо, щеголеватый, подтянутый, в черном мундире и черных походных сапогах, подошел к двери их вагона и открыл ее. Солдаты вскочили и вытянулись. Он что-то властно сказал им по-немецки. Потом обратился к Хоуарду.

— Выходите, — сказал он. — Вы не поедете дальше этим поездом.

Николь и Хоуард вывели детей на платформу. В ясном небе солнце уже клонилось к холмам. Гестаповец кивнул проводнику, тот захлопнул дверь вагона и дал короткий свисток. Поезд тронулся, вагоны проползли мимо и медленно покатились дальше. А они остались стоять на маленькой платформе, среди полей, одни с офицером гестапо.

— So, — сказал он. — Теперь следуйте за мной.

Он пошел впереди, спустился по дощатым ступеням на дорогу. Тут не было ни контролера, ни кассы; маленькая станция безлюдна. Позади нее в проулке стоял серый закрытый грузовик-«форд». За рулем сидел солдат в черной гестаповской форме. Рядом с ним — ребенок.

Диссен открыл дверцу и помог ребенку выйти.

— Komm, Anna, — сказал он. — Hier ist Herr Howard, und mit ihm wirst du zu Onkel Ruprecht gehen. [113] Иди сюда, Анна. Это господин Хоуард, ты поедешь с ним к дяде Руперту (нем.).

Девочка удивленно посмотрела на старика, на стайку детей и на растрепанную девушку. Потом вскинула тощую ручонку и пропищала:

— Heil Hitler!

— Guten Abend, [114] Добрый вечер (нем.). Anna, — серьезно сказал старик и, слегка улыбаясь, повернулся к майору. — Если она поедет в Америку, придется ей отвыкнуть от этого обычая.

Диссен кивнул.

— Я ей скажу.

И заговорил с девочкой, глаза у нее стали круглые от изумления. Она озадаченно что-то спросила. Хоуард уловил слово «Гитлер». Диссен снова стал объяснять; под испытующими взглядами Хоуарда и Николь он немного покраснел. Девочка что-то сказала так громко, решительно, что шофер обернулся и вопросительно посмотрел на своего начальника.

— Я думаю, она поняла, — сказал Диссен.

Хоуарду показалось, что он несколько смущен.

— Что она сказала? — спросил старик.

— Дети не способны понять фюрера, — был ответ. — Это дано только взрослым.

— Все-таки объясните нам, мсье, что сказала ваша девочка? — спросила Николь.

Немец пожал плечами.

— Детская логика мне непонятна, — ответил он тоже по-французски. — Анна сказала, что рада, что ей больше не нужно говорить «Хайль Гитлер», потому что у фюрера усы.

— Да, нелегко понять, как работает мысль ребенка, — очень серьезно сказал Хоуард.

— Это верно. Ну, теперь садитесь все в машину. Не будем тут задерживаться.

И немец подозрительно огляделся по сторонам.

Сели в машину. Анна перешла на заднее сиденье, Диссен сел рядом с шофером. Автомобиль помчался по дороге. Гестаповец обернулся и протянул Хоуарду перевязанный бечевкой полотняный пакетик, и другой такой же — Николь.

— Ваши документы и вещи, — отрывисто сказал он. — Проверьте, все ли в порядке.

Старик развернул пакет. Тут оказалось в целости все, что отняли у него при обыске.

В наступающих сумерках полтора часа ехали полями. По временам офицер вполголоса говорил что-то водителю; в какую-то минуту старику показалось, что они просто кружат на одном месте, лишь бы убить время, пока не стемнеет. Опять и опять проезжали деревушки, иногда дорогу преграждали немецкие заставы. Тогда машина останавливалась, часовой подходил и заглядывал в кабину. При виде гестаповского мундира он поспешно отступал и вскидывал руку в нацистском приветствии. Так было раза три.