Чезаре Дзаваттини - Слова через край

Тебя удивляют вполне объяснимые вещи, — сказал мне однажды мой друг Антонио.

Он считает себя многоопытным, но я-то уверен, что мы удивляемся куда реже, чем должно. Кто возмущается из-за гнилого персика, кто сокрушается из-за недоданного яблока. И вообще, как это ни удивительно, все эмоции подчинены желудку. А по-моему, никто не должен считать меня глупцом, когда я говорю:

— Я удивился в тот день, когда мне сшили рубаху с прекрасным воротником. Вот уже двадцать лет, несмотря на мои подробнейшие объяснения, белошвейки ни разу не смогли мне угодить. Лишь теперь, в преклонные годы, я понял, что эти белошвейки слушали меня вполуха. Другой удивительный факт — в ресторанах, если вы хотите получить неразваренный рис, не говорите: хочу неразвареный рис, а доверьтесь судьбе. И она может подарить вам неразваренный рис, хотя официант, по вполне понятным причинам, будет упорно приносить рис переваренным.

После такой преамбулы рискну вам признаться, что четвертого июля примерно в шесть часов утра я удивился, и сильно. Напрасно ли было мое удивление? В любом случае я не хотел бы, чтобы из моего «отчета» были сделаны социальные умозаключения. Я стремлюсь избегать демагогии и к тому же знаю полезную безрассудность некоторых «мер». Но расскажу все по порядку.

Я выехал из Рима в полночь. Заснул я с радостным вскриком — ведь так редко удается заснуть в поезде — и открыл глаза уже в Фальконара Мариттима. Небо, море, станция были анисового цвета. Красный или желтый цвет сразу разрушили бы скромную красоту пристанционных строений. Обведя все вокруг ласковым взглядом, я направился в туалет — сполоснуть руки и промыть глаза. Туалет был занят (извините за подробности, но они, увы, необходимы), и я начал считать: один, два, три, — готовый держать пари, что на шестьдесят четвертой секунде пассажир выйдет.

— Господа, поезд трогается, — крикнул кто-то с перрона.

И тут, точно молния, в коридор ворвался железнодорожник с мешком за плечами и громко постучал в дверь туалета.

— Быстрее, быстрее! — кричал он.

Дверь открылась, и мы увидели намыленное лицо человека лет пятидесяти.

— Что случилось?

— Разрешите на одну минутку, — сказал железнодорожник.

И почти втиснулся в туалет.

— Ага! — воскликнул он. Схватил рулон туалетной бумаги (повторяю, без подробностей тут не обойтись) и бросил его в мешок. Потом взял маленькие полотенца (помните, такие белые с синей каймой), тоже бросил их в мешок и хотел уйти. Пассажир запротестовал, и железнодорожник торопливо — поезд уже отходил — объяснил:

— В Фальконара поезд до самой Болоньи из экспресса становится скорым. Поэтому… — И он показал на мешок, готовясь спрыгнуть на перрон.

Вероятно, вы тоже не знаете этого правила. Но оно существует, в чем я убедился позже, поговорив с одним авторитетным представителем железнодорожной администрации.

Граф Аппонс сказал:

— Наконец-то, — и направился в столовую, жадными глазами пробегая старинный документ, найденный им в одном из томов «Истории Мирмидонов». Ведь этот документ поможет ему отыскать сказочные сокровища рода Аппонс.

Граф вошел в столовую все еще в очень возбужденном состоянии. Он решил никому не рассказывать о своем поразительном открытии. Едва он вошел, все согнулись в поклоне. Графиня улыбнулась ему, маленький Кун захлопал в ладоши, воспитательница слегка покраснела, мажордом вытянулся в струнку, слуга поставил на стол дымящееся блюдо «регинос». Секретарь графа, Бела Штандар, также проявил не меньше почтительности, чем обычно.

Граф с небрежным видом человека, не придающего никакого значения своему поступку, положил документ в один из ящиков маленького углового столика из красного дерева, украшавшего столовую. Затем сел и милым, даже веселым голосом пожелал всем приятного аппетита. Но, видимо повинуясь какому-то предчувствию, тут же поднялся и направился к маленькому столику. Он решил спрятать важный документ у себя на груди. Выдвинул ящик… Документ исчез… Все произошло в одну минуту.

— Закройте двери! — крикнул потрясенный граф, сильно побледнев. — Никто отсюда не выйдет.

Все застыли словно в столбняке. И так просидели в полной растерянности, пока не прибыл вызванный по телефону сыщик-дилетант Питер Уайт.

Он вошел и развалился в кресле. Велел опустить гардины, закурил трубку, а затем принялся задумчиво следить за облачками дыма, которые поднимались к узорчатому потолку. Внезапно он заговорил:

— Бесполезно обыскивать присутствующих. Такого рода документ мог интересовать только человека достаточно сообразительного. И, следовательно, он знал, что его обыщут вместе с остальными. Таким образом, то, что мы ищем, спрятано где-то в другом месте. Посмотрите, господин граф, на журнальном столике.

Граф подошел к столу, порылся в газетах и журналах и объявил, тяжело дыша:

— Ничего нет.

— Это было ясно заранее, — проронил сыщик. — Теперь все знают, что лучший способ спрятать какую-либо вещь — никуда ее не прятать. Но раз и полиция это знает, к такому способу мог прибегнуть лишь жалкий воришка. А мы, не забывайте, имеем дело с преступником, наделенным определенной сметливостью.

Питер Уайт вновь раскурил погасшую трубку и продолжал:

— Никто из комнаты не выходил, окно было и осталось закрытым, никто не спрятал документ у себя на теле, ни у кого не было, да и не могло быть, достаточно времени, чтобы надежно спрятать документ в комнате… Следовательно… Ну, господин граф, сделайте окончательный вывод, это же просто, очень просто…

— Не понимаю, — пробормотал граф.

— Так вот, документ должен по-прежнему лежать в ящике.

На лицах присутствующих отразилось величайшее удивление. Граф бросился к столику из красного дерева, открыл ящик… и, к своему изумлению, сразу увидел пропавший документ.

— Я мог бы продолжить расследование, — добавил Питер Уайт, — и найти виновного, но это не имеет смысла, господин граф, если только…

— Немедленно увольняю всю прислугу, да-да, всю, — сказал граф.

Питер Уайт направился к выходу. В этот момент мажордом Рика робко спросил:

— Можно мне сказать, господин граф?

— Говорите, — разрешил граф.

— Ха-ха… — язвительно произнес Питер Уайт, остановившись на пороге.

— Господин граф, — начал Рика, — документ вы положили в первый ящик, а когда решили взять, то открыли второй ящик… Теперь же вы снова открыли первый…

Питер Уайт удалился явно раздраженный.

Не будет нелепым предположить, что наш Питер Уайт, пользуясь своей несокрушимой логикой, нашел бы документ и в том случае, если бы он был похищен на самом деле.