Чезаре Дзаваттини - Слова через край

Маленький.Не понимаю. Видите ли, я недостаточно умен. Так что же, вы будете меня за это сечь? Всего хорошего.

Высокий.Всего хорошего…

Антонио.Всего хорошего…

Маленький (издалека). Всего хорошего.

Высокий.Всего хорошего.

Оба вновь оборачиваются и машут рукой на прощанье. Антонио в ответ тоже машет им, а Могильщик начинает засыпать его землей.

Антонио (некоторое время старается выдержать, потом делает знак Могильщику, который прерывает свою работу). Я сейчас вас насмешу: дело в том, что мой взгляд упал вот на эту каменную ограду… Нюансы. Если бы не было этой ограды, я бы покинул сей мир без тени сожаления.

Могильщик.Всегда что-нибудь да найдется.

Антонио.Что это — еще одна инсинуация?

Могильщик.Нет-нет.

Антонио.Художник, он как листья подсолнуха. От легкого порыва ветерка (пытается показать жестами) они меняют цвет.

Могильщик.Не дергайте руками. Не то мы никогда не кончим.

Антонио (вновь уязвленно). Вы хотите заставить меня изменить характер, чтобы сэкономить какую-то минуту.

Могильщик.Нет-нет. (Готовится бросить еще одну лопату земли.)

Антонио (громким голосом, словно хвастаясь). Почему я жестикулирую? Да потому что я латинянин. И я стал им не по своей прихоти. Вам никогда не случалось… вдруг почувствовать себя мелом, которым пишут на классной доске?..

Могильщик (все более ворчливо, с досадой). Нет, не припомню.

Антонио.Будьте осторожны в будущем. Чувствуешь себя именно мелом. Кто-то тобой чертит. Вот он уже провел две линии — стороны треугольника — и тихонько-тихонько проводит третью. Треугольник. А если захочет, говорит: я превращу тебя в трапецию. Как тут не взбунтоваться, не правда ли?

Могильщик (швыряя на землю лопату, с раздражением опускает засученные рукава рубашки, явно намереваясь уйти). Ну вот что. Я решил: с сегодняшнего дня меняю профессию.

Антонио (вскипая). Вы уходите, потому что… потому что вы, наверное, ромб. Да-да, не обольщайтесь. Вы — ромб.

Могильщик (почти про себя). Буду приходить время от времени присмотреть за Гаибасси. (Глядит на соседнюю могилу, тонущую в цветах.) Или Гаифасси, не разобрать. Дождем немного смыло фамилию.

Антонио (осторожно выбираясь из могилы). Если позволите, я вам помогу прочесть… у меня глаза, как у кошки. (Приближается к могиле, пытается разобрать надпись.) Гаитасси, Гаифасси, или Гаимасси…

Могильщик (все так же про себя). Он перемешался с землей… Там, внутри, все спуталось… Ему даже не надо, чтобы к нему приходили и приносили цветы… Он сам их выращивает… Глядите-ка, какие красивые маргаритки. (Наклоняется поправить рукой цветы на могиле.)

Антонио (под впечатлением услышанного). Но этот… он что, в самом деле ни разу не пошевелился?

Могильщик.Ни разу.

Антонио (невольно). Мне очень жаль… (К медленно уходящему Могильщику.) Хотя бы попрощались.

Могильщик оборачивается, неодобрительно глядит на него и исчезает, так и не попрощавшись.

(После короткой паузы, поборов неловкость.) Но что он знает об извилистых дорогах, крутых обрывах, скалистых пиках, темных пещерах, таящихся внутри меня? Выстрел из револьвера был одним мгновением, минутным импульсом. Таким коротким, что внутрь не проникло ни крупицы диалектики. Чем-то целостным, неделимым. Но здесь… (указывая на кладбище) здесь мы можем, мы должны все четко разграничивать. И я принадлежу к категории людей, которые обязаны думать… всегда… даже когда они умерли. (Вдруг испускает крик, словно перекликаясь с кем-то в лесу.) Ооооо! (Никто не отвечает.) Я действительно один. Слишком много проблем лежит на моих слабых плечах. И никто не придет на помощь. Никто. (Тяготится пауза.) Даже эха не слышно. (Кричит снова.) Ооооо! (Никто не отзывается.) Если есть бог, сейчас был бы самый подходящий момент… Какой-нибудь знак, ну хоть самый маленький… или его голос. Нет, голоса лучше не надо. Потому что если у него вдруг такие же интонации, как у нас… если голос похож… не знаю на кого… например, на Винченцони… или Нардуцци… он на меня бы уже не подействовал… Ну тогда пусть… на минутку закроет рукой луну… Тем более тут никого нет. Только он и я — совершенно одни… Если ты это сделаешь… клянусь, я спрыгну обратно в могилу и собственноручно засыплю себя землей. (Медленно прохаживается взад-вперед, смотря на луну.) Измени хотя бы цвет кустарника. (Продолжает семенить мелкими шажками, то и дело останавливаясь.) Иначе… иначе, смотри, я уйду… Я уйду, вернусь туда… и… пошлю письмо Кьяретти, поздравлю его с днем рождения. (Снова испускает крик.) Ооооо! (Бочком, медленно, шевеля только ступнями, направляется к кулисам. Потом оборачивается, глядит вверх.) Я в самом деле ухожу… Я тебя предупредил…

И в то время как он убегает, ярко высвечивается прежняя сцена, то есть реальное жилище Антонио. В доме зажжены все лампы, ванна, в клубах пара, с веселым шумом наполняется водой — все точно так же, как вначале. То и дело оглядываясь назад, в сторону кладбища, показывается запыхавшийся Антонио. Он усаживается за пишущую машинку и начинает все быстрее и быстрее стучать по клавишам, в то время как из глубины сцены на нас надвигается большой белый экран. На экране что-то показывают в цвете. Мы еще как следует не различаем, что именно, но по мере того как экран приближается и занимает, как обычные экраны в кинотеатрах, весь просцениум, мы начинаем постепенно узнавать как раз тот финал, который придумал на кладбище Кьяретти. В самом деле, вот бежит Джакомо, преследуемый Массари. Но путь ему преграждает стена. Джакомо в испуге оборачивается. Массари настигает его, улыбается и хлопает по плечу. Тогда испуганное лицо Джакомо постепенно озаряется улыбкой и приближается к нам — мы видим его самым крупным планом, — он счастливо глядит по сторонам и бормочет все отчетливее: «Спасибо… Спасибо… Спасибо…» На фоне этого светящегося благодарностью лица, под аккомпанемент этого «спасибо» на экране появляется слово «КОНЕЦ», сопровождаемое характерным для финалов музыкальным крещендо, заглушающим также и стрекот пишущей машинки.

Рассказанной ниже истории будет предшествовать надпись на экране:

ЭТА ИСТОРИЯ — БЫЛЬ

В то майское утро 1948 года рабочие завода «Бреда», в пригороде Рима, работали, как обычно, в своих цехах. В токарном цеху вдруг кто-то на мгновение отвлекся от работы и показал товарищам на группу людей, появившихся на пороге цеха. Многие узнали среди неожиданных посетителей режиссера и актера Витторио Де Сика.